Как настоящий мужчина
Шрифт:
«Это не так, мама. — Голос мой дрогнул. — Ты выглядишь такой расстроенной. Даже в своей комнате мне видится твое грустное лицо. В чем дело?»
«Ничего особенного. Теперь иди, как послушный мальчик, спать».
Я с неохотой повиновался, почувствовав, что раздражаю ее. На сей раз я уснул, но это был тревожный сон. Я мгновенно проснулся, когда услышал в гостиной голоса. Вернулся отец. Охваченный любопытством, я прислушался. В гостиной ярко горели все лампы. Я приоткрыл дверь.
«Эдди дома?» — спросил отец. Он стоял возле радиоприемника. Мама сидела на софе спиной ко мне. Гитара лежала
«Он спит».
«А почему ты не спишь?»
«Ждала тебя. Мне нужно с тобой поговорить. Эдди не следует знать о нашем разговоре. Ты для него кумир. Я не хочу разубеждать его».
«Это было бы несправедливо».
«Бенигно, я тебя совсем не вижу».
«Ты опять за свое?» — прервал отец.
«Выслушай меня, — твердо сказала мама. По ее тону я понял, что она сейчас скажет что-то очень важное. — Сегодня утром я пошла в универсальный магазин к Берну, где у тебя счет. Я хотела купить подарок для Энни, меня просил Эдди. Когда я пришла туда…»
«Это что, рассказ или претензия?» — снова прервал ее отец. Я не узнал отца, так он был резок. Сердце мое учащенно забилось.
«Послушай! — настаивала мама. — Когда я пришла в магазин, девушки, к которой я обычно обращаюсь, не оказалось, она больше не работает в магазине. С тех пор как я была там последний раз, прошло немало времени. Я выбрала для Энни симпатичную блузку и, как всегда, попросила отнести ее на твой счет. Продавщица — я назвалась миссис Бенигно Рубио — вытаращила глаза, затем извинилась и позвала менеджера. Тот появился и стал требовать документы. У меня их с собой не оказалось. Никто не спрашивал у меня документов, когда я делала покупки раньше. Менеджер удивленно поднял брови и подозрительно уставился на меня. «Понимаете, мадам, — наконец произнес он, — мистер Рубио только вчера был у нас, покупал для миссис Рубио платье». — «Может, это для меня?» — ответила я, но он отрицательно покачал головой. «Мадам, — сказал он, — ваш размер шестнадцатый, а он купил платье одиннадцатого размера». Я не знала, куда деваться от стыда. Какой уж здесь подарок… Это не все, что я хотела сказать, Бенигно. С понедельника ты не даешь ни копейки, сегодня же пятница. У меня в кошельке всего три доллара с мелочью. Когда Эдди попросил денег на подарок, я не могла ничего ему дать. Мальчик на меня обиделся, хуже — он проявил неуважение ко мне, но я не могу упрекнуть его».
Мама заплакала, вслед за ней чуть не заревел и я. Я был готов упасть перед ней на колени, умолять о прощении, но сдержался.
Отец полез в карман и вытащил бумажник.
«Если деньги — причина твоего раздражения, пожалуйста». Он вытащил несколько банкнот и бросил на стол возле гитары.
«Я повторяю, мне нужны не только деньги».
«Так что же ты жалуешься, будто у тебя нет денег?»
«Это разные вещи», — повысила голос мама.
«Опять за свое… — Лицо отца покраснело. — Сначала ты просила денег, ты их получила. Теперь что?»
Мама встала. Отец вытащил из бумажника еще несколько банкнот и бросил их на стол.
«Вот… Я думаю, здесь хватит, чтобы ты успокоилась на первое время».
Я наблюдал за сценой, притаившись за дверью, стараясь быть незамеченным.
«Повторяю, Бенигно, и вновь буду повторять, — голос мамы прерывался от сдерживаемых рыданий, —
«Чего ты еще хочешь от меня? — перешел опять на крик отец. — Яйцо в бутылку пива?»
«Оставь жаргон лошадиных скачек, Бенигно, я не понимаю его!» — воскликнула мама, встав подле двери в мою комнату.
Я слышал ее взволнованное дыхание.
«Единственное, что мне нужно от тебя, — это ты сам. Я люблю тебя, Бенигно!»
Но отец, видимо, уже не слышал ее последних слов. Никогда в жизни я не забуду горечи, которая звучала в маминых словах.
Он открыл входную дверь и так хлопнул, что на кухне даже лампочка мигнула.
Я был ошарашен.
Мама вернулась в гостиную; сквозь сдавленные рыдания я слышал какие-то слова, сердце мое не выдержало, и я бросился к ней, сел возле нее, взял за руку. Она отпрянула от неожиданности. Я видел ее замешательство. Интуитивно она поняла, что я все видел, все слышал.
«Сынок, прости меня, — огорченно прошептала она. — Я виновата, очень виновата перед тобой».
«Ничего, мама, все пройдет, — успокаивал я ее, как взрослый, стараясь утешить. — Отец вернется».
«Надеюсь, сын, — ответила она и взглянула на брошенные отцом деньги. — Папа думает, что одни лишь деньги делают человека счастливым».
Но ведь и я думал точно так. Только после этой тяжкой сцены я вдруг прозрел, я словно оглянулся вокруг и увидел, что в мире существует многое, что куда дороже, чем деньги.
На столе лежало долларов двести — триста, но это не трогало маму. Я говорил уже, что мне казалось, будто мама ничего не смыслит в деньгах. Я смеялся над ее представлением, будто на Нью-Йоркской бирже торгуют скотом. Я был не прав.
«Мамуля, — сказал я нежно, — я всегда останусь с тобой. Я пойду работать, буду помогать тебе. Я постараюсь заработать столько, чтобы никогда не видеть тебя расстроенной, как сегодня».
Не знаю, почему пришли мне в голову эти слова, но я был так переполнен любовью к маме, что они вырвались сами собой. Может, я сказал не то, что нужно, но я действительно думал только о маме.
«Я боюсь, что ты берешь пример со своего отца, — мягко и спокойно ответила мама. Она уже взяла себя в руки. — Послушай, что я скажу. Рано или поздно ты поймешь, что о человеке нужно судить не по тому, сколько у него денег, а по тому, как он относится к деньгам».
Я молчал. Мне в голову вновь пришла мысль о женской интуиции. Очевидно, женщины — великие мудрецы. Мамины слова доходили до меня лучше, чем любой учебник, это была школа жизни.
Мама потянулась за гитарой.
«Иди в постель, сын, — сказала она, беря несколько аккордов, — я скоро тоже лягу».
«Ладно, мама», — ответил я. Я сходил на кухню и вновь выпил воды.
Мама услышала журчание воды и попросила тоже принести ей попить.
«Пересохло в горле, Эдди, не могу даже петь. — Она взяла стакан и улыбнулась. — Спасибо, сынок, теперь иди спать и забудь все, что случилось нынешней ночью».
«Хорошо, мама», — согласился я, но был уверен, что никогда не забуду эту ночь.
Мама потушила свет, дом погрузился в темноту, лишь на кухне горела пятисвечовая лампочка. Уже под одеялом я услышал, как мама запела свою любимую испанскую песню: