Как общаться с вдовцом

Троппер Джонатан

Глава 19

Первой уликой стали клочки лобковых волос в мусорной корзине.

В то утро Хейли стояла голой у себя в ванной, собираясь залезть под душ, как вдруг заметила в мусорной корзине пушистый комок. Она испуганно вскрикнула, думая, что это мышь, но потом увидела, что кучка шерсти, валяющаяся в корзине на упаковке из-под мыла, не двигается. Полусонная Хейли заглянула в корзину, пытаясь понять, что же такое она видит. Сначала она решила, что это Ферби — одна из тех игрушек, которые было модно покупать на Рождество несколько лет назад. Наверно, Расс ее сломал и выбросил. Она наклонилась, чтобы получше рассмотреть, и вот тут-то увидела, что странная кучка на самом деле не что иное, как клок лобковых

волос. Точнее, лобковых волос Джима. В недоумении Хейли попыталась представить, как Джим стоит голый над мусорной корзиной и бреет лобок. Она изумленно разглядывала кучку темных — с рыжеватыми подпалинами, отметила она, — курчавых волос. Они были женаты почти десять лет, но она никогда не замечала, что лобковые волосы Джима отдают в рыжину. Значит ли это, что она плохая жена? Замечают ли другие жены такие вещи? Нахмурившись, она выпрямилась. Почему Джим спустя столько времени вдруг решил сбрить лобковые волосы? Варианты ответов маячили перед ней, как в стандартном тесте.

A. Волосы были слишком густые, и это его раздражало.

Б. Он подцепил лобковых вшей.

B. Он хотел, чтобы член казался больше.

Г. Ничего из вышеперечисленного.

У Хейли свело живот. Ведь она была абсолютно уверена, что ответ «А» неверен — у Джима волосы никогда не росли слишком густо; ответы «Б», «В» и «Г» тоже предполагали крайне тревожные варианты развития событий, поэтому Хейли вышла из ванной и позвонила своей подруге Салли.

— О господи! — пропыхтела Салли. Она как раз занималась на тренажере «Стейрмастер».

— В каком смысле «о господи»?

— У него роман.

— Не думаю, — усомнилась Хейли.

— У Джима маленький?

— Что, прости?

— Извинюсь позже, — отрезала Салли. — Ты же позвонила мне не для вежливой беседы.

— Нет, — ответила Хейли спустя мгновение. — У него самый обычный.

— Так почему же мужчина, который счастлив в браке, вдруг хочет, чтобы его член казался больше?

— Не знаю.

— Ну, либо он снимается в порнухе — думаю, это мы можем исключить, — либо он хочет произвести на кого-то впечатление. И этот кто-то, дорогая, не ты. Опра посвятила целую передачу супружеским изменам. Если он стал уделять заметно больше внимания своей внешности — это опасный знак.

Хейли неодобрительно посмотрела на телефон. Если уж речь зашла об Опре, с Салли было не договориться.

— Может быть миллион других причин.

— Точно, — согласилась Салли сдавленным от напряжения голосом. — Но, Хейли…

— Что?

Салли замолчала.

— Ничего.

— Что? — упрямо спросила Хейли. В трубке ей было слышно, что тренажер остановился и Салли, тяжело дыша, слезла с него.

— Ну, не знаю, — проговорила Салли. — Просто он и раньше был таким.

— Ради всего святого, это было еще до того, как мы поженились.

— Я просто сказала.

— А не надо было, — отрезала Хейли. Ее глаза наполнились слезами. — Это был единичный случай, старая подружка, с которой он толком не расстался, мы об этом давно забыли. Мы женаты почти десять лет, и, я думаю, он заслуживает того, чтобы мы усомнились в его вине.

— Вероятно, он на это и рассчитывает.

— Какая же ты стерва! — закричала на нее Хейли.

Салли вздохнула.

— Послушай, дорогая, если тебе был нужен кто-то, кто уверил бы тебя, что все отлично, позвонила бы Лейни, она бы тебя успокоила. Но ты звонишь мне, а ты знаешь, что я не такая. Да и мне не стоило звонить. Так, может, стоит спросить себя, почему же ты просто не позвонила Джиму и не выяснила все у него?

Итак, Хейли позвонила Джиму, и он ей сказал, что у него какое-то раздражение в паху, только и всего. Удивительно было только то, что, пока она не спросила, он ни словом об этом не обмолвился. А ведь Джим всегда жаловался на малейшую боль — будь то заусенец, растянутая мышца или аллергия. Но в куче вещей в их ванной

комнате не валялось никакой мази или присыпки от грибка. Хейли села на сиденье унитаза, зажав в кулаке телефонную трубку, словно оружие; она просидела так все утро, голая и дрожащая, и очень долго разглядывала темные волосы в мусорной корзине.

Все это Хейли сообщила мне после того, как мы в первый раз занялись сексом. Все прошло гораздо лучше, чем об этом трезвонят, — хотя она стеснялась своего тридцатишестилетнего тела, а я очень боялся оказаться не на высоте. Ведь предполагалось, что я молодой жеребец — сильный, мужественный, готовый трахать ее во все щели хоть до завтрашнего дня. Такие вот стереотипы, если пойти у них на поводу, могут сыграть дурную шутку: все это ведет к разговорам о том, что «со всеми иногда случается, но только не со мной, о нет».

До этого мы уже больше месяца активно встречались, и все шло своим чередом: долгие исповедальные разговоры, с наступлением ночи переходившие в шепот; розы и нежная переписка по электронной почте на работе; длившиеся часами объятия в машине, после которых она отправлялась домой. Когда мы планировали пойти куда-нибудь вместе, Хейли ехала на работу на машине, а не на «Метро-Норт», якобы потому, что не хотела возвращаться так поздно на поезде, но машина, припаркованная у пожарной колонки перед моим домом, была идеальным местом для длительных прощаний: намного удобнее, чем щупать друг друга на юру моей неогражденной лестничной клетки, вонявшей грязными носками и прокисшим молоком. Не помню, когда я в последний раз так долго целовался. Мне всегда казалось, что поцелуи, за которыми спустя первые десять минут не последовало любовной игры, просто выдыхаются из-за отсутствия цели. Но мы с Хейли могли целоваться часами, так что у нас опухали и трескались губы, немели языки, ломило челюсти, а потом я поднимался к себе в квартиру, чтобы остудить ноющие яйца, и чувствовал в пересохшем горле ее восхитительный вкус, вдыхал ее запах так глубоко, что он сочился лавандовым ливнем прямо в мозг. Казалось, это ребячество — чтобы мужчина моих лет едва добрался до груди своей любовницы, — но было в этом и что-то неудержимо возбуждающее. И коль скоро мы знали, что неизбежно займемся сексом, что секс — побудительная причина всех наших действий, тот факт, что я встречаюсь с матерью-одиночкой, заставил меня с максимальной серьезностью отнестись к тому, как именно секс войдет в наши отношения: я понимал, что я в ответе за нее. К тому же она была красива и привыкла общаться с мужчинами, которые обычно добиваются успеха у красавиц, и я, если честно, боялся, что не потяну.

Но врожденная похоть всегда побеждает, и вскоре все кончилось тем, что мы лежали, голые и потные, в моей постели. Мы дали выход накопившемуся за месяц желанию, несколько раз занявшись необузданным, необыкновенно страстным сексом, мы испробовали все, что только можно. Когда все закончилось, мы лежали рядом, не двигаясь и тяжело дыша, на моих измятых простынях. Пот остывал и высыхал на коже, а мы лежали, словно два раненых солдата на поле битвы.

— О боже, — задыхаясь, тихо проговорила Хейли. В полумраке спальни ее глаза были широко раскрыты, и в них читалось недоверие.

— Кто бы мог подумать? — согласился я.

— Ну, у меня были подозрения, — призналась она, поворачивая голову и слизывая пот с моей шеи.

Я протянул к ней руку, и она мягко подвинулась ко мне, положила ногу мне на бедро и опустила голову на мою грудь.

— Мы идеально подходим друг другу, — сказала она. Я поцеловал ее в макушку и почувствовал, как мои глаза непонятно почему наполняются слезами. Я бывал и по другую сторону баррикад и знаю, что слезы после секса можно расценить как дурной знак, поэтому я закрыл глаза, надеясь, что Хейли не посмотрит на меня. Кажется, она догадалась, но не стала задавать мне вопросов. Она просто прижалась губами к моей груди и положила руку на дорожку волос посередине моего живота. Спустя минуту она поинтересовалась: