Как пальцы в воде
Шрифт:
– Порок сердца в начальной стадии, но журналистка, похоже, не подозревала об этом, – раздраженно сказал я, пытаясь защитить или оправдать мою погибшую приятельницу. – Просто таким образом, пусть и плохим, она пыталась бороться со своими страхами.
– Ну да, вот и «доборолась», – непонимающе пожал он плечами. – Да успокойся ты, я не собирался оскорбить память о ней. Я сам больной на голову и отнюдь не являюсь трезвенником. Продолжай дальше.
– А на чем я остановился?
– На «секс-роботе».
– А, ну вот. Крокодилом, безусловно, дистанционно управляли. Возможно, двухметровое
– Возможно, но ведь на теле Лауры не было следов от борьбы с той же рептилией.
– А это и не нужно, – уверенно сказал я, догадываясь, что Фрэнк притворяется эдаким простачком. И он действительно не стал продолжать свой спектакль. Тодескини поднял руку и усмехнулся, давая понять, что предполагает дальнейшее, хотя у него было намного меньше времени для размышлений, чем у меня.
– Ты говорил, у Лоры очень чувствительное обоняние, – продолжил Тодескини вместо меня. – Эфир исключен, картина смерти при использовании подобных веществ получается иной. Журналистка могла, безусловно, испугаться. Но разве можно умереть от страха?
– Нет, но он мог привести к сердечному приступу. При испуге в ее кровь произошел мощный выброс адреналина, спровоцировавший огромную нагрузку на миокард и, как следствие – сердечный приступ. А если учесть, что она находилась в воде, причем не отличалась хорошими успехами в плавании, то дальнейшее представить несложно.
– Она потеряла сознание, но не сразу, а, успев наглотаться воды. Тогда не будет никаких насильственных следов, и происходит вполне натуральное утопление, на первый взгляд конечно. Так?
– Если не копать.
– А зачем кому-то копать? – скептически улыбнулся мужчина, явив миру красивые зубы. – Когда человек оказывается под водой, он вначале рефлекторно задерживает дыхание, но потом, когда весь кислород израсходован, он открывает рот – это непреодолимый рефлекс и через очень короткое время захлебывается и тонет. – Фрэнк со звоном поставил пустой бокал на стол и посмотрел на меня блестящими, похоже, от азарта и удовольствия глазами. – Затем наш аллигатор выполз на сушу, включил обогрев в своем зеленом туловище и буквально высушил все свои следы.
А если бы Лора испугалась бы, но послабее, во-всяком случае, не до смерти? – Тодескини задал вполне разумный вопрос.
– Подозреваю, что, может, ее и не хотели убивать, нужно было просто вывести журналистку из строя. У человека с больным сердцем мог бы случиться, к примеру, инфаркт или инсульт.
– Значит, преступник знал о ее проблемах?
– Вероятно. Но если учесть коммуникабельность Лоры и круг ее общения – осведомленных людей могло быть немало. Впрочем, нельзя исключить, что ее хотели убить. И, полагаю, у них было смоделировано несколько вариантов убийства, в зависимости от поведения женщины в первом случае. Не забудь, за ней велось наблюдение. – Я отломил кусочек шоколада и забросил его в рот. – Ну как тебе такая версия?
Чуть подумав, хакер медленно проговорил:
– Ну пока у меня нет особых
– Да. Но день рождения у нее был почти через неделю после окончания нашего расследования. А я проверял ее дом в начале нашего следствия.
– Ну а с заменителями сахара ты разобрался?
– Конечно.
– Слушай, какого черта ты тогда мне морочишь голову, если сам уже все распутал? – разозлился Тодескини.
– Ну… я далеко не во всем разобрался, к сожалению. Да и не уверен я пока во всех моментах своей гипотезы, – вздохнул я и, улыбнувшись, кивнул головой в сторону попугая. – Хотелось бы услышать ваше мнение. К тому же работы нам предстоит в любом случае немало.
Обсудив остальные вопросы и распределив фронт нашей деятельности на сегодняшний вечер, мы принялись за работу, время от времени прерываясь на кофе, туалет и перекус. В полночь мы сделали небольшой перерыв, дабы обсудить наши успехи. К этому времени Фрэнк, прослушав на диктофоне записи наших с Лаурой бесед, согласился ответить на некоторые мои вопросы.
– И что же тебе подсказал сны Лоры?
– То, что и было с ней наяву: высокая степень беспокойства, тревоги. Возможно, она предчувствовала свою смерть. Потом… этот Серж…
– Да, кстати, что ты думаешь по поводу их отношений с журналисткой? – спросил я.
– Думаю, это знакомство было запланировано.
– Я тоже пришел к такому же выводу.
– Но зачем? – недоумевая, спросил Фрэнк. Подсыпать галлюциногены можно было бы и без такой сложной схемы.
– Не согласен. Каким образом кто-то посторонний мог бы это сделать? И потом… почему бы не совместить приятное с полезным? Если установить близкие отношения с человека – можно лучше его прочувствовать, а соответственно легче смоделировать его поступки. Хотя мне не дает покоя одно обстоятельство. – Я взглянул на Бифитера, очнувшегося от дрема. Попугай внимательно прислушивался к нашему разговору и, похоже, собирался внести в него свою лепту.
– Harmant Souvenir! Harmant Souvenir! – прокартавила птица.
– Что он говорит? – спросил Тодескини. – Никак не могу разобрать.
– Похоже, что «память очаровательна», – перевел я. – Не помню из какой оперы, – замолчал я, пытаясь активизировать свои извилины.
– Ария Надира. Жорж Бизе «Искатели жемчуга», – подсказал Фрэнк.
У меня отвисла челюсть.
– Ты так хорошо знаешь классическую музыку? – поразился я.
– Марк, расслабься, а то твои брови сложились домиком. – Я-то не знаю, но ее хорошо знает Бифитер. Что-то похожее напевал мой родственник, причем на английском языке, а когда ты перевел эту фразу – я вспомнил. – Мужчина вздохнул. – Теперь мне придется изучать классику.
– Зачем? – удивился я.
– Мне же нужно понимать, что он хочет сказать.
– Ты действительно в это веришь?
– Нет, конечно. Но иногда его бессмысленные реплики действительно мне подсказывали хорошие идеи. – Он встал, размялся и в бесплодной попытке подавить мощный зевок, отвернулся от меня и подошел к окну. Сцепив за спиной руки, Тодескини молча смотрел на огни ночного Лондона.
Мне тоже захотелось размяться и я, подойдя к нему, спросил:
– Кстати, а почему Бифитер?