Как приручить фамильяра
Шрифт:
Мы в шутку препираемся, что уже давно стало привычным, потом слушаем ту песню, которую, как оказалось, процировала Горги (а цикачи-то были затейники). Ужасная музыка, просто ужасная. Когда Лукас уходит, в квартире снова становится слишком пусто.
***
Перед следующим визитом Лукаса я выставляю клетку с Горги на балкон.
Молюсь всем богам, чтобы горгулья, чей характер стал намного лучше за последнее время, дала нам спокойно провести время друг с другом, без ехидных комментариев, отпущенных в самый неподходящий момент.
Я принимаю душ, надеваю бирюзовое
Ладони у меня почему-то потеют, когда я открываю Лукасу дверь. Он по-прежнему возвышается надо мной почти на две головы и по-прежнему презирает само понятие пиджака, но его улыбка такая мягкая и дружелюбная, а взгляд такой внимательный и спокойный, что мне уже становится плевать на стиль одежды. К тому же — я замечаю это, только когда Лукас шагает на свет, — на этот раз рубашка на нем надета новая, чистая и накрахмаленная, да и застегнута она на все пуговицы. Неужели Лукас наряжался? Для встречи со мной? Внутри что-то радостно трепыхается от этих мыслей.
Лукас проводит рукой по голове, будто пытается пригладить волосы, а затем обрывает себя на середине движения, вытягивается по стойке смирно.
— Привет.
— Привет, проходи. Ты знаешь, а Горги уснула, — развожу руками я, идя на кухню и пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце.
— Да ладно? — Лукас скрещивает руки и обеспокоенно хмурится. — Заболела что ли? Может, я ее осмотрю?
— Думаю, не стоит, — осторожно отвечаю я. Наклоняюсь, чтобы достать из шкафчика в углу бутылку вина. Выпрямившись, сглатываю, глядя Лукасу в глаза.
На лице его постепенно проступает понимание. Лукас окидывает взглядом меня, кухню, вино, а я замечаю, что почти перестала дышать. Потому что вот он — этот момент, когда у Лукаса не остается ни капли сомнений в том, к чему я клоню. И, по правде говоря, подходящее время, чтобы размазать меня по стенке и припомнить каждое брошенное в сердцах «гоблин». А еще то, что приличным девушкам вроде как не положено делать первый шаг, а стоит ограничиваться хлопаньем ресниц и томными взглядами.
— Наверное, просто утомилась, — улыбается Лукас.
Я улыбаюсь в ответ и планирую унести информацию о том, какая дрожь облегчения, предвкушения и нервозности пробежала в этот момент по моему телу, в могилу. Достаю штопор, прикладываю его к горлышку бутылки и начинаю аккуратно вкручивать витую иглу в пробку.
Лукас подходит ближе, отнимает у меня бутылку, чтобы откупорить ее самому. Я наблюдаю за тем, как он поднимает руку, согнув ее в локте, и где-то в глубине души жалею о том, что его рубашка сегодня полностью застегнута и я не могу разглядеть в ее вырезе грудь и ключицы. Вообще Лукасу стоило бы носить пиджак (а лучше — мантию) и застегиваться на все пуговицы хотя бы ради того, чтобы не лишать дара речи экзальтированных барышень вроде меня.
Закончив, Лукас улыбается, кладет штопор на стол:
— Кажется, нам понадобятся бокалы.
—
— В хорошей компании можно пить и из горлышка, — пожимает плечами Лукас.
Я иду к буфету, чтобы взять бокалы, и, оборачиваясь, натыкаюсь на Лукаса. Спотыкаюсь.
— Ой! — Бокалы все еще у меня в руках, ладонь Лукаса, которой он удерживал меня от падения, лежит на моей талии
Секунда — и мы расходимся к разным концам стола. Я разливаю вино. Медленно вдыхаю и медленно выдыхаю.
— Ты так и не рассказал, где так научился обращаться с горгульями.
— На ферме, — отвечает Лукас.
— Ты вырос на ферме?
— Нет, я там работал после академии. Стойла в основном чистил первое время. Это потом уже…
Я давлюсь вином. Кашляю, задыхаюсь, забрызгиваю любимое платье, сгибаюсь пополам. Лукас подлетает ближе, нарочито заботливо поддерживая под локоть.
— Ч-чего? — поднимаю я на него слезящиеся глаза, и тыльной стороной ладони вытираю лицо.
— А я не говорил? — Лукас невинно хлопает глазами. — Я сразу после академии работал на ферме. А там куры, пегасы, мантикоры, грифоны-осеменители опять же, — дружелюбно поясняет Лукас. — Свиньи. У горгулий свои особенности, конечно, но после грифонов уже ничего не страшно и не сложно.
— Т-ты… Что? Ты же говорил, что учился в академии искусств?
— Учился. А потом уехал на ферму работать, в Южный край.
— Зачем?!
— Ну как зачем, — удивляется Лукас. — Деревенская жизнь, романтика. Да и за жилье не нужно было платить, у хозяев фермы была пристройка. «Давид и Гретцки», знаешь таких? Ну вот, одна из их ферм. Да и интересно было.
По лицу Лукаса я понимаю, что он говорит серьезно.
— А потом?
— А потом я вернулся в столицу. У меня способности к магии появились только после двадцати. То-то сюрприз был. Решил поступить в академию, раз появилась такая возможность, хотя с фермы было жалко уезжать. Я до сих пор иногда по тем временам скучаю. — Говоря это, Лукас поглаживает меня по руке, которой я опираюсь о стол.
— А после академии ты устроился в министерство?
— А кто тебе сказал, что я работаю в министерстве? — удивленно спрашивает Лукас.
— Ну как же… — я обвожу рукой пространство вокруг. — А где же еще? Весь район ведь…
— Я работаю с животными, как и раньше. Просто сейчас — еще и с фамильярами, потому что могу влиять на них немного и видеть уровень связи с магом. А что? Что-то не так?
— Ничего, — качаю головой я. — Все так. И как я сама не догадалась.
Действительно, и как я могла об этом не подумать? Сейчас все вставало на свои места: и небрежный вид Лукаса, и его вечно пыльная одежда, и коротко стриженные волосы. Человеку, который работает с существами вроде Горги каждый день, явно не до нарядных костюмов. А уж длинные волосы становятся и вовсе опасным украшением: в них можно вцепиться когтями, за них можно потянуть зубами или в них можно запутаться.