Как приручить фамильяра
Шрифт:
— Да-да, у меня тоже такие есть. Жалко, что почти нет времени ими пользоваться. Включай уже.
— Конечно, и с горгульями ты умеешь обращаться, и кристаллы у тебя есть. Может, и домик на побережье? И бриллиантовый банковский счет в придачу? — ворчу я.
— Может быть.
Больше Лукас ничего не говорит, давая мне возможность установить основные кристаллы на столик и выбрать особый кристалл, на котором записан синема. Вообще-то такая покупка мне не по карману. Синемакристаллы для домашнего использования появились на рынке только год назад, и стоили столько, что я на эту сумму спокойно могла бы жить месяц, ни в чем себе не отказывая.
Но в конце концов я не жалела о покупке. С детства обожала синема, готова была смотреть один и тот же хоть десяток раз, если тетушка давала монетку на билет в синематеатр. А уж когда выходила новинка…
Наверное, стоит поставить сейчас что-то простое и легкое — из того, что может понравиться любителю «Гравюр Хорарта», то я почему-то выбираю фильм про Лорнелло. Хотя не совсем про него. Синема называется «Жанн», и снят он про женщину, которая этого чокнутого гения, одержимого полетами и ненавидящего рисование, любила. Если честно, я всегда думала, что в том, что раз за разом пересматриваю этот синема, не признаюсь никому, даже под пытками. Тем более малознакомому человеку. Тем более Лукасу. Истории про любовь моя слабость, хоть я и стесняюсь этого так, что предпочитаю никому не говорить.
Но, даже учитывая это, синема «Жанн» для меня особенный, и это почти не имеет отношения к актеру с невероятными карими глазами, который играет Лорнелло. Наверное, стоило все-таки включить что-то другое и не портить вечер. Я настраиваюсь на ехидные комментарии и шуточки про излишне экзальтированных и романтичных барышень, которые непременно последуют от любителя «Гравюр Хорарта» и гремящей на две квартиры музыки, но Лукас спокойно и внимательно смотрит на проекцию, которую отбрасывают кристаллы прямо в воздух и которая заслоняет собой половину комнаты, заставляя нас думать, будто мы оказались прямо в центре событий.
На удивление, он молчит и когда в кадре появляется заплаканная Жанн и говорит о любви так искренне, что это не может не вызвать неловкий смех у того, кто обожает этот фильм чуть меньше меня. Я скашиваю глаза: Лукас по-прежнему невозмутим. Одна сцена сменяет другую, и я незаметно для себя расслабляюсь, в очередной раз погружаясь в атмосферу старой столицы — такую, какой она осталась только в паре кварталов, где до сих пор целы построенные несколько столетий назад здания.
Конечно, этот синема не столько о безнадежной любви Жюли. Он о том, как озлобленный неудачами в изобретении летательного аппарата Лорнелло решил утереть нос хотя бы художникам, но не рассчитал сил и свел себя в могилу, отравившись испарениями свинцовой краски.
В конце, когда по синема заканчивается, Лукас потягивается и говорит, проводя рукой по затекшей шее:
— Они были лучше.
Я слежу за длиннопалой ладонью, которая скользит по покрытой щетиной коже, за тем, как от произносимых слов дергается кадык, за мягким движением губ, смотрю на короткие темные волоски на затылке, которые выделяются в свете лампы.
— Кто?
— Арто. Саллин. Мирелли, — пожимает плечами Лукас. — Все эти художники, соперники Лорнелло в синема. Они показаны невежественными дураками, но это неправда. Они уважали Лорнелло, Мирелли даже знакомил его с банкиром, чтобы Лорнелло мог получить ссуду на очередной свой проект.
— А ты откуда это все знаешь? — моргаю я, безуспешно пытаясь отскрести челюсть от пола.
— Курсовую про Лорнелло когда-то писал. Я же в академии искусств учился, — сообщает Лукас. Не успеваю я задать новый вопрос, как он встает. — Пойду. В следующий раз принесу тебе еще смешных гравюр, чтобы перебить высокоинтеллектуальную атмосферу, которая тут повисла.
— Да, конечно, — растерянно откликаюсь я.
Захлопнув за Лукасом дверь, я понимаю, что жутко хотела бы, чтобы он остался.
Лукас отучился в академии искусств? Бывает же. Обычно родители, в детях которых просыпаются магические способности, спешат записать их в магическую академию. Обучение в ней бесплатно, да и образование это считается самым престижным.
В утренней газете мне на глаза попадается очередная статья про месье Ферера — короткая заметка, которая сообщала, что знаменитый дрессировщик берет под свой патронаж училище и обещает научить адептов обращаться с животными так, чтобы не причинять им вреда. Я бросила взгляд на Горги, которая пыталась, не выходя из клетки, дотянуться лапой до лежащего рядом инжира. Время от времени она раздраженно фыркала, откатывалась в угол, но затем снова приближалась к выходу.
Прищурившись, я вгляделась в фотографию месье Ферера. Снят он был, наверное, в конюшне, потому что рядом, положив голову ему на плечо, стоял пегас. Лицо дрессировщика было не разглядеть из-за плохого качества фотографии и того, что он, кажется, намного больше был озабочен тем, чтобы погладить пегаса, а не позированием.
Интересно будет на него взглянуть. Всего-то восемь месяцев осталось.
Глава 7
Лукас приходит каждый вечер. Мы вдвоем пытаемся договориться с Горги, и в конце концов она начинает осторожно выхватывать у меня из рук еду и даже дружелюбно, с какой-то особенной любовью, ворчать в процессе. Царапин на крыльях становится все меньше, а Горги начинает выглядеть все более спокойной. Лукас довольно улыбается, а я стараюсь не слишком откровенно на него пялиться.
Он оказывается совсем не таким, как я думала. Лукас смешливый, какой-то на удивление мирный, деликатный, и это совсем не вяжется с его любовью к оглушительно громкой музыке, которая до недавнего времени не давала мне спокойно жить. А еще в его голове спокойно уживаются цитаты из старинных стихов и ужасных нецензурных песен, которые, как я думала, слушают только пьяные или глухие.
В один из дней, когда мы пытаемся выманить Горги из клетки кусочком инжира, а та медлит, топчется на пороге, и я не выдерживаю:
— Лукас, это бесполезно! Она упрямая, как… как горгулья!
Лукас открывает рот, и тут Горги прорыкивает, медленно, как заевший механизм:
— Тихо. Девка. Не. Ори. — Каждое слово сопровождается движением лапы, взгляд горгульи прикован к инжиру, лежащему на столе.
— Лучше парня охмури, — хохочет Лукас. — Горги, я тебя обожаю, ты в курсе?
Горги ворчит, раскрывая крылья, улыбается зубастой пастью, а я хмурюсь. Лукас закатывает глаза:
— Боже, ну ты и темная. Это же «Старички из Вестфора». Неужели не слышала?