Как приручить Обскура
Шрифт:
— Вы изменились… — пробормотал тот, прижимаясь головой к плечу. — Вы другой. Вам стало… лучше?..
— Да, мне стало лучше. Потому что я провёл очень хороший вечер с очень хорошим человеком.
— Он что-то сделал для вас?.. — негромко спросил Криденс.
Он просто не трепал мне нервы, — подумал Грейвз, но вслух сказал:
— Мы просто болтали.
— О чём?.. — спросил тот.
Грейвз прислушался к его тону, но там на удивление не было требования. Скорее — настойчивая просьба. На просьбы Грейвз после короткого раздумья решил отвечать.
— О разной ерунде.
— И это вам помогло?.. — Криденс поднял голову, взгляд у него был серьёзным. — То, что вы разговаривали вот так, о простых вещах?..
— Да, и это тоже, — Грейвз убрал длинную чёлку у него со лба.
— А что ещё?..
— Криденс, уже ночь, — терпеливо сказал он. — Давай вернёмся к этому завтра. Мне нравится с тобой говорить и о простых вещах, и о сложных — но не круглые сутки.
— Да, сэр, — сказал тот и убрал руки, чтобы Грейвз мог отступить.
— Ты тоже изменился, — Персиваль смотрел на него и не видел того вечного оттенка вины, испуга и неуверенности, которое всплывало то в тоне голоса, то в выражении глаз. — Что-то случилось, пока меня не было?..
— Нет, сэр, — сразу ответил тот. — Я хотел сказать — ничего плохого не случилось.
— Случилось что-то хорошее?.. — Грейвз улыбнулся. — Как ты думаешь — мне стоит подождать с расспросами до завтра или лучше узнать прямо сейчас?..
— Это может подождать до завтра, — уверенно сказал Криденс.
— Хорошо, — Грейвз вздохнул. — Я сейчас немного устал, чтобы удивляться или радоваться. Расскажешь мне завтра. Иди спать.
— А вы?..
— А я побуду в кабинете, — он погладил его по плечу.
Ночь выкатилась из-за холмов, рассыпала звёзды. Их мягкий свет нежно серебрил оконную раму, такой густой, что, казалось, его можно было стереть ладонью, как изморось.
Грейвз стоял у стола в своём кабинете, опирался на него бедром и курил. Он мог держать сигарету в правой руке — только когда подносил её ко рту, пальцы подрагивали. Он устал, но спать не хотелось. Несколько прошлых ночей кошмары не приходили — то ли он был слишком измучен, чтобы видеть сны, то ли им мешало присутствие живого, настоящего Криденса. Но сейчас, когда ему стало лучше, когда он мог хотя бы спокойно дышать — он боялся, что они вернутся. Снова просыпаться от ужаса он был не готов. Того и гляди, придётся приглашать Криденса к себе в постель, чтобы высыпаться…
Но к этому Грейвз тоже был не готов. Одна мысль вызывала в нём раздражение. Хотя теперь он видел, что всё идёт к тому, что Криденс рано или поздно в ней окажется — но Персиваль не хотел укладывать его туда по такому поводу. Хватит и того, что Криденс сам без приглашения туда улёгся — и, кстати, если он не прекратит это делать, с ним придётся поговорить. Персиваль был согласен на ночные вторжения, пока им обоим было смертельно одиноко — но раз лёд начал таять, они снова будут спать раздельно.
— Можно войти, сэр?.. — спросил Криденс, вставая на пороге. Голос у него был довольно странный — напряжённый, как будто надтреснутый.
— Входи, — сказал Грейвз, выпуская дым.
Тот шагнул в кабинет, прикрыл за собой дверь.
— Мистер Грейвз. Я очень виноват перед вами, — сказал он, и это прозвучало настолько значительно, что Персиваль насторожился.
— Да, Криденс, я знаю, — ответил он. — Мы уже говорили об этом.
— Вы сказали, что ваша рука — это ваша плата за ошибку, — негромко сказал Криденс. В темноте было не видно выражения его лица, а голос звучал обманчиво твёрдо. Это была твёрдость стекла, по которому бежали трещины, но оно ещё не рассыпалось на части.
— Да, это так.
Грейвз наконец разглядел, что он держит в руке, и волосы зашевелились у него на затылке. Это был старый широкий ремень с грубой пряжкой — тот самый, который Криденс носил раньше. Покидая зверинец Ньюта, он забрал с собой свои старые тряпки, и хотя Грейвз ещё тогда велел их выкинуть — не послушался, судя по всему.
— Я тоже ошибся, — сказал Криденс, явно заставляя себя продолжать из последних сил. — Я тоже… — он осёкся, голос дрогнул, но он собрался и закончил шепотом: — Я должен заплатить. Пожалуйста, накажите меня.
И протянул ремень, опустив голову.
Рука у него подрагивала — почти как сигарета сейчас в пальцах Грейвза.
Лицо вспыхнуло, как от пощёчины. Жалость была такой острой, что кольнуло в сердце. Ещё острее было понимание, что жалеть нельзя. У Криденса есть прошлое — то самое, которое Грейвз старался переписать, будто бритвой счищал с пергамента старый текст и писал поверх новый. Криденс привык, что наказание всегда следует за виной. И ты опять с ним ошибся, Персиваль.
Посмотри, как же ему сейчас страшно… Больше всего он боится не наказания — оно как раз родное, понятное, привычное. Он боится, что не получит его — а значит, будет и дальше таскать на плечах чувство вины, и оно каждый день будет грызть его, как ядовитая тварь, от которой нет спасения. И вот это будет настоящая пытка.
— Подойди, — тихо велел Грейвз. — Подойди ближе, — спокойно приказал он.
Криденс шагнул вперёд, склонил голову ещё ниже. Остановился в одном шаге от Грейвза. Плечи у него едва заметно дрожали, наверняка напряжён так, что вся спина снова как деревянная. Наверняка в этой опущенной голове мечутся мысли, как и куда Грейвз ударит. Как сильно будет бить?.. Как долго?.. Пожалеет или отведёт душу?..
— Дай, — Грейвз протянул открытую ладонь и поманил пальцами, чтобы Криденс передал ремень. Старый, из потрескавшейся грубой кожи, с тяжёлой пряжкой. На ней был цветок чертополоха — как же Мэри Лу проглядела этот символ непокорности? Или она по примеру других христиан считала его символом мученичества?.. Зря… Была бы умнее — не позволила бы носить на себе знак гордого сопротивления. А магическая сила Криденса, кровь Криденса, которая напитала чертополох, сделала его только мощнее. Знак, окроплённый кровью, помогал мальчику бороться. Мэри Лу сама себе приготовила могилу, избивая его по рукам именно этим ремнём.