Как приручить Обскура

Фальк Макс

Взрослого обскура!..

Криденс был магом, — повторял себе Грейвз. — Криденс был магом! По необъяснимой причине он ускользнул от внимания Департамента магического образования. Как?.. Ему не пришло письмо с приглашением в Ильверморни?.. Или письмо перехватила приёмная мать, до трясучки ненавидевшая магию?.. Какой бы ни была причина, кто-то упустил Криденса ещё тогда. И Криденс вырос под опекой фанатичной психопатки, окружённый ненавистью к волшебству.

Что с ним было, когда его собственная магия начала просыпаться? Мэри Лу изгоняла из него «дьявола» розгами и святой водой?.. Пытала его ночными молитвами, заставляла поститься, пока он не падал от голода в обморок?..

Сколько он вынес, прежде чем научился сдерживать вспышки спонтанной магии, ненавидеть их, прятать их, чтобы не подвергнуться новому наказанию?.. Сколько лет ему было, когда магия, не имея выхода, начала подтачивать его изнутри, превращая Криденса в обскура?..

Как он выжил, сдерживая в себе… эту мощь?.. Как он дожил до своих лет?..

Грейвз никогда не слышал, чтобы ребёнок, ставший носителем обскура, дожил хотя бы до десяти. Магия, запертая внутри, быстро убивала своего владельца. Всегда. Но Криденс, забитый, запуганный Криденс не просто выжил, а научился ею владеть.

В газетах не было ни одной колдографии обскура, крушащего город, и Грейвз искренне полагал, что «половина Нью-Йорка осталась в руинах, когда обскур чудовищных размеров накрыл город, как пылающее живым мраком облако» — это всё-таки художественное преувеличение. Газетчики любят прихвастнуть. Обскур, наверное, был крупнее обычного, но уж точно не размером с дом. Размером с человека — вот в это Грейвз верил.

Размером с самого Криденса…

Он остановился на Лексингтон-авеню, огляделся. Курить хотелось так, что он был готов сунуть в рот леденец на палочке, лишь бы сжать что-то зубами. Но поблизости не было видно ни одной лавки с сигаретами. Он сунул руки в карманы, уставился на поток машин, выжидая момента, чтобы пересечь улицу.

Рядом с ним остановилась молодая женщина, чиркнула спичкой. Грейвз мгновенно повернул голову, с завистью глянул на зелёную пачку Лаки Страйк в её руках. Девушка глубоко затянулась, выпустила дым и шагнула на дорогу, дождавшись короткого просвета в потоке машин. Грейвз быстро шагнул за ней, нащупывая в кармане монеты.

— Мисс… прошу прощения за беспокойство, — он догнал её на середине проезжей части. — Подскажите, где я могу купить, — он показал глазами на пачку сигарет, которые она всё ещё держала в руке, — такие же?

— Понятия не имею, мистер Приставала, — недружелюбно ответила та, смерив его взглядом, — я не живу в этом районе.

— Я дам вам десять центов за две сигареты, — предложил Грейвз, не отставая. Девушка остановилась на противоположной стороне улицы, посмотрела ему в лицо, поигрывая дымящейся сигаретой в пальцах. Грейвз ненавидел просить, но положение было безвыходное. Он улыбнулся, надеясь, что получится достаточно дружелюбно.

— Хорошо, — что бы ни повлияло на решение незнакомки, Грейвзу было плевать. Он протянул ей монетку, выбил из пачки две сигареты и немедленно сунул одну в рот. Удивился, когда она не затлела сама по себе — привык за двадцать пять лет, что все его самокрутки зачарованы.

Девушка насмешливо подняла бровь.

— Спичку?..

— Если вас не затруднит, — улыбаться ему было уже тяжелее.

Такая мелочь, а выбивает из колеи. Теряешь хватку, Персиваль, нервы сдают…

Он нашёл в себе силы на благодарность, резко развернулся и зашагал по Лексингтон-авеню. Дым сигарет был крепким и грубым по сравнению с тем, к чему он привык, но он жадно затягивался, прикрывая глаза и задерживая дым в лёгких.

Как ты сумел так ошибиться с мальчишкой, Персиваль?.. Ведь это была твоя работа — предугадывать опасность, защищать магов. Ты же общался с Криденсом нос к носу. Ты же видел,

что с ним что-то не так. Но нет, тебе было куда интереснее дрочить на свои фантазии. Тебе всегда было на него плевать. А ведь он признался однажды, что его мать была необычной женщиной. Ты его слушал в тот момент, Персиваль?.. Ты расспросил его?.. Ты попытался разобраться, почему на него не подействовал Обливиэйт? Нет, ты только и знал, как пялиться на его губы и мять член через карман.

А теперь его нет. И только ты виноват в том, что теперь его нет.

Грейвз остановился на перекрёстке, ожидая сигнала регулировщика, который дирижировал автомобилями, держа в руках жезл. Пародия на волшебника…

Нет, Персиваль мать твою Грейвз, пародия на волшебника — это ты. Серафина права. На её месте ты поступил бы так же. Всё правильно, не о чем жалеть.

Он и не жалел.

Вот только Криденса больше нет.

Даже странно, что именно смерть этого странного мальчика заставляла в его груди что-то ныть. Ты ведь даже не был к нему привязан, Персиваль. Ты его просто использовал. Криденс, наивный, охотно снабжал тебя листовками с адресами и временем всех будущих собраний Второго Салема. Рассказывал, что Мэри Лу знает о колдовстве, сообщал обо всех её планах: о визитах в редакции газет (её поднимали там на смех, но эта сумасшедшая не сдавалась), о церковных проповедях, о призывах нести её слово дальше.

Криденс был всего-навсего информатором. Грейвз мог приставить к нему любого аврора, тот делал бы то же самое — забирал бы у Криденса листовки, записывал бы его запинающуюся речь. Но Персиваль ревниво оберегал от чужих рук эти короткие встречи, эту сутулую фигуру в автомобильном дыму, эти скрюченные пальцы, куцый пиджачок с белой строчкой по швам… Так привык сладко балансировать на грани искушения, что сейчас было… Пусто.

Нет больше искушения. Криденса нет.

Особняк Грейвзов выходил окнами на Центральный парк и, если судить по современной моде, был невысоким: всего двенадцать этажей. Это было стройное здание, облицованное белым и серым кирпичом. Стальной каркас проступал сквозь фасад широкими блестящими лентами, уходящими ввысь, и сливался с островерхой серебристо-стальной крышей. С одной стороны особняк подпирала Церковь упокоения Господня, с другой — величественный отель Эмпайр.

Род Грейвзов насчитывал уже восемь поколений, если прослеживать линию крови от Гондульфуса. Это была могущественная, уважаемая семья, и особняк детально отражал её гордыню и тщеславие, экзотично роскошный и вызывающе элегантный. Полы устилал пламенный марокканский и песочный сиенский мрамор. Двустворчатые двери были высокомерно инкрустированы филиппинским красным деревом, австралийским шёлковым дубом, зеленоватым английским клёном. Латунь, бронза и золото сопрягались друг с другом в геометрически строгих перилах лестниц, в кнопочной панели лифта, в обрамлении каминов, в оконных и дверных ручках. На светлых стенах лежали модные узоры из ромбов и тростниковых ветвей.

Особняк был виден любому не-магу, поскольку закон Раппапорт запрещал магическим образом скрывать здания (фамильные особняки, меланхолично повторял по себя Персиваль во время приступов бессонницы, квартирные дома, гостиницы, магазины, производственные цеха, мастерские, лаборатории, склады различных назначений, учебные заведения, имущественные комплексы для частной медицинской практики, театрально-зрелищные и увеселительные заведения, Мерлин, половина второго ночи, как же хочется спать)… Закон Раппапорт целиком и полностью, всеми своими семьюстами параграфами состоял из запретов. Время от времени Персивалю казалось, что быть магом в Америке — незаконно.