Как приручить Обскура
Шрифт:
Гриндевальд лишил его даже этого осколка тепла.
Грейвз вернулся домой в растрёпанных чувствах, даже не дождавшись окончания вечера. Смог только расспросить Талиесина об обстоятельствах смерти Гудини. История была странная, обстоятельства были странными — какие-то студенты то ли напали на Гарри во время гастролей, то ли попросили продемонстрировать трюк, и тот не удался. Так или иначе, Гарри попал в госпиталь. Колдомедики справились с проблемой, и он уже бодро шёл на поправку, когда однажды вечером его вдруг нашли в палате мёртвым.
Грейвз,
Аврорат замял дело. Не было известно даже, отчего Гарри умер — его просто похоронили как можно скорее. Аврорат, как же… Гриндевальд.
Грейвз не глядя налил себе четверть стакана, оставил графин открытым. Прошёлся от окна к окну.
Значит, вот как это было. Встреча со старым другом. Гриндевальд достал из головы Грейвза знание, что Гудини нельзя обмануть, и решил подстраховаться. Навестил в госпитале. Они поболтали, посмеялись, Гарри в своей задорной манере пересказал историю нападения, в лицах и красках изображая себя и студентов. Он не был легиллиментом, он просто умел чувствовать ложь. Успел ли он догадаться, когда Гриндевальд вытащил палочку?.. Успел ли понять, что это не настоящий Персиваль?..
Грейвз мерил шагами столовую, ясно и яростно представляя себе эту сцену.
Успел ли?.. Или Гарри умер, думая, что его убивает Грейвз?..
Он вдруг понял, как дорог ему был этот остроумный вспыльчивый человек, который на первый взгляд казался легкомысленным шарлатаном. Это был кусочек его личной жизни, не посвящённый карьере, эгоизму или чувственным удовольствиям. Это был островок отдыха и покоя.
Грейвз глянул на пустой стакан в руке и наполнил его ещё раз.
Гриндевальд отнял у него всю его жизнь, не пощадил даже эту малость — привязанность к другому живому существу. Дом, карьеру, страну, лицо, репутацию, имя, смысл жизни, будущее и прошлое, тайны, страхи, грехи… Гриндевальд поимел его везде, куда ни глянь. Для полного комплекта не хватало только финального изнасилования.
Гриндевальд, кстати, пытался.
— Ты ведь знаешь, что я могу тебя заставить, — говорил он, поигрывая чёрной с перламутром палочкой. Он стоял, небрежно прислонившись плечом к косяку двери, и на благородной тонкой шерсти оставались мелкие чешуйки отсыревшей краски. У Грейвза аж зубы сводило от желания приказать: «Не пачкай мою одежду!».
— Можешь, — признал Персиваль, глядя ему в глаза. — И что с того?..
— Смельчак?.. Не боишься?.. — с усмешкой спросил тот, приблизился, дотянулся кончиками пальцев до щеки и погладил.
— Знаешь, — задумчиво сказал Грейвз, не сводя с него глаз, — а ведь лет двадцать назад ты был в моём вкусе. Будь ты помоложе, я бы сам тебе предложил. Но сейчас — извини, не встанет. Запустил ты себя.
У того по лицу пробежала гримаса, он оттолкнул голову Персиваля.
— Не заблуждайся. Твой член мне не интересен.
Грейвз пожал плечами:
— А зря. Все хвалят.
— Ты никогда не задумывался, что испытывают под тобой все эти молоденькие мальчики?.. — Гриндевальд обошёл кругом стул, к которому был прикован Грейвз, мягко взъерошил ему волосы на затылке. —
Грейвз не испытывал ничего, кроме унылого отвращения. Конечно, Гриндевальд мог исполнить свою угрозу. Это было бы неприятно, но куда неприятнее было сидеть здесь уже чёрт знает сколько времени, под сквозняком из разбитого окна, который леденил плечо и шею, и осознавать свою абсолютную беспомощность.
— Ты пытаешься меня напугать?.. — спросил Грейвз. — Чем? Своим вялым членом?
— Не зарывайся, или я передумаю быть с тобой аккуратным, — Гриндевальд чуть сощурил глаза.
— Хватит кружить, — устало предложил Грейвз. — Решил трахнуть — вперёд, только давай по-быстрому, без этого нагнетания атмосферы. И, знаешь… — добавил он после паузы, — выпей оборотку перед тем, как снимать штаны. Самому с собой — это будет хоть немного забавно.
— Блефуешь, — сказал Гриндевальд, поднимая его голову за подбородок. — Я же вижу, что тебе страшно.
— Мне противно, — с кривой ухмылкой пояснил Грейвз. — Но если ты думаешь, что твой член станет моим самым кошмарным переживанием, прости — не станет. Я видел вещи и пострашнее.
— А что ты скажешь, если я буду приходить к тебе постоянно?
— Сил-то хватит? — Грейвз с усмешкой обежал его глазами. — В твоём возрасте вредно перенапрягаться, а я требовательный любовник. Придётся попыхтеть.
Гриндевальд, не сдержавшись, ударил его по лицу.
Выполнить угрозу он так и не смог. Подступался несколько раз, но Грейвз обезоруживал его отсутствием страха и многолетним, дистиллированным цинизмом, который он привык обращать только на самого себя и которым теперь с наслаждением делился с Геллертом.
Грейвз бы пережил изнасилование — да, это было бы мерзко, но он бы быстро об этом забыл. Как о любом другом шраме, привезённом с войны или полученном в стычке с чудовищем: нет повода ни для стыда, ни для гордости. На опасной работе всегда рискуешь что-нибудь схлопотать.
Пережить смерть Гарри он отчего-то не мог. Хотелось сорваться с места, прямо сейчас, рвануть в Германию или где там засела эта гнида, найти его, убить — или умереть, пытаясь. Это был бы самый простой выход, самое лучшее решение. Убить его или умереть самому. Немедленно. Без планов, без подготовки, с одной только палочкой и бешено пульсирующей в висках яростью. Пусть сдохнет. Пусть эта сука сдохнет.
Грейвз краем глаза заметил какое-то движение, развернулся — увидел свое искажённое отражение в застеклённой дверце буфета. Отражение усмехнулось.
Тело среагировало быстрее, чем Грейвз понял, что происходит — буфет взорвался стеклянными брызгами, тарелки и чашки лопнули, осколки взметнулись в воздух. Взвизгнули и треснули зеркала, звонким шорохом высыпались из рам, волной выбило оконные стёкла — первое, второе, третье.
Грейвз стоял, сжимая в руках палочку, тяжело дышал, сглатывая застрявший в горле комок и смотрел на стеклянное крошево — на ковре, на белом блестящем полу с серебристыми мраморными прожилками, на полированой крышке стола, у себя на плечах и на рукаве.