Как сломать себе жизнь
Шрифт:
Я тоже.
Когда ей было четырнадцать, а мне тринадцать, Эмили на кухне бросилась на папу с ножом. Папа поместил сестру в психиатрическое отделение, потом снова забрал оттуда. Я не задавала вопросов – во всяком случае, до одного прекрасного воскресного дня, когда я поднялась к завтраку, а Эмили не было.
– Твой папа повезет Эмили смотреть школу-пансион, – объяснила мама. Но вернулся отец один.
Все должны были почувствовать облегчение.
– Теперь в семье водворится мир, – сказал папа на нашем семейном собрании (он действительно употреблял подобные выражения).
– Ты
Был еще один нюанс: Эмили не разрешалось контактировать с семьей в течение девяноста дней.
– Почему?
Ответа снова не последовало. Зашибись.
Через три месяца пришло первое письмо на пастельной почтовой бумаге. Такое ощущение, что оно было написано какой-то очень жизнерадостной и бодрой незнакомкой.
«Теперь у меня 30 очков, и я во второй фазе! Так что каждые четыре дня я получаю какое-нибудь лакомство! Но если не делать свою работу как следует, то ничего не получишь!»
«Э…» – думала я, читая эти строки.
После этого письма приходили каждый день. Они становились все более странными. Она обращалась к папе «мой драгоценный папочка», а ко мне – «любимая сестричка» (матери она никогда не писала, более того, никогда о ней не упоминала).
«Сегодня я перешла к третьей фазе. Представляете? Значит, я буду носить биркенстоки [22] !»
«У меня так много разных занятий! Сегодня у нас вязание крючком, и мы читаем превосходную книгу – „Дар“ Даниэллы Стил!»
22
Шлепанцы немецкого производителя Birkenstock.
Постепенно я начала догадываться, что Эмили поместили в интернат для трудных подростков, куда сдают строптивых девиц, предварительно похитив из спальни. Я читала о таком в журнале Seventeen.
Шли месяцы. Письма становились все печальнее и печальнее.
«Если честно, я чувствую себя брошенной, и мне кажется, что я никогда больше вас не увижу! – писала сестра. – Еще я чувствую, что в семье обо мне не думают и даже не замечают моего отсутствия!»
Меня мучило чувство вины: Эмили как в воду глядела.
«Вам только лучше, что я здесь! Я плачу, перечитывая эти строки!»
Ужасно.
Пришел и миновал пятнадцатый день рождения моей сестры. Мы ничего не могли ей отправить. Она сама посылала нам подарки: жутковатые поделки, связанные крючком из пряжи пятнадцати разных оттенков. Мама украшала ими наши ультрасовременные диваны. Каждый раз, как я натыкалась взглядом на одно из сестриных «индейских» покрывал, мне становилось не по себе.
«Я перешла к четвертой фазе! – поступали новости от Эмили. – Теперь я могу позже выключать свет и носить обувь. Это называется Пространство доверия!»
– Напиши сестре, – угрюмо велел отец.
– О чем? – возразила я.
В восьмом классе на весенних каникулах вся семья отправилась в Ла-Веркин, штат Юта, чтобы навестить Эмили в ее «пансионе». Ее не было дома полгода. Кросс-Крик-Мэнор напоминал мрачный, страшный
«Тюрьма», – подумалось мне.
Эмили показала нам дом. Одна за другой шли пустые комнаты без окон.
– Здесь у нас проходят семинары, – пояснила она. Тогда Эмили не рассказала, что в этом самом помещении она разделась догола и танцевала под I’m Too Sexy, пока другие девушки, поощряемые сотрудницей заведения, насмехались над ней и обзывали шлюхой.
– А здесь мы едим, – сказала Эмили. Она забыла упомянуть, что перед обедом всегда звучала мелодия из «Космической одиссеи 2001 года» – сигнал для девушек сесть и умолкнуть. Эмили не стала показывать нам карцеры в цокольном этаже, где провела первые три дня, после того как папа отвез ее в «школу». (Впрочем, вы можете сами посмотреть фотографии на CrossCreek.WWaspsn.org. И заодно подсчитайте количество групповых исков, поданных бывшими «учениками» против этого заведения.)
Конечная остановка в комнате Эмили. Она делила ее с тремя девушками. Здесь стояли две двухъярусные кровати. Повсюду лежали вязанные крючком покрывала.
– Здесь была вспышка педикулеза! – сообщила мне Эмили, но я едва слушала, изумленно таращась на две узенькие «ниточки» на месте ее прежних роскошных густых бровей в стиле Элизабет Тэйлор. – Но я не заразилась! Мы раз в неделю ходили в бассейн, но он ужасно грязный, Кейтлин, тебе бы не понравилось…
Соседки Эмили повскакивали с кроватей, чтобы поздороваться с нами.
– Приве-е-е-е-т! – промурлыкали они.
– Это мои соседки! – Сестра говорила с каким-то полуистерическим придыханием, как слабоумная чирлидерша. Мне было грустно. Эмили продолжала тараторить. Соседки по комнате так и остались стоять вокруг нее. Они были похожи на цепких приставучих обезьянок. Одна из них взяла сестру за руку; другая положила голову на плечо Эмили. Третья обвила ее рукой за талию. Все три обезьянки радостно улыбались мне. Распахнутые глаза, широкие улыбки. А брови-то где?
Когда нам было пора уходить, вид у Эмили сделался такой тревожный, что я чуть не расплакалась. И обняла сестру, чего не делала уже лет десять. Потом мы уехали.
Следующие несколько дней наша семья провела в дороге, пересекая пустыню на взятой в аренду машине. Я сидела на заднем сиденье рядом с Филом. И беспрестанно думала о сестре. Эмили была хулиганкой и задирой, но еще она была любящим, ласковым и полным жизни существом. Однажды она в течение месяца прятала от родителей котенка в полуподвальном этаже. Она была гениальной няней – в других семьях ее обожали. Когда братишка только начинал ходить, она брала его на руки и носила у себя на бедре. Она пекла на кухне печенье. Она делала все, чего не делала мама. Она научила меня брить ноги. Когда Эмили сражалась с отцом, она защищала и меня тоже. А теперь она только и могла выщипывать брови.