Как становятся предателями
Шрифт:
Если честно, у меня закрадывалось подозрение, что именно это место для НИИ имени Батца выбрали специально: чуть восточнее, где тропические тайфуны из открытого океана ещё орудуют в полную силу, приходилось бы каждый год, а то и чаще, заниматься ремонтом зданий, а ещё дальше внутрь Культурного залива, наоборот, где шторм вырождается до просто сильного ливня, не было бы такой уймы мусора, на уборку которого нужно дружно выходить, тратя те самые «обязательные часы труда в общественном производстве или приравненных к нему видах деятельности», к которым относилась, в том числе, и «ликвидация последствий нерегулярных природных явлений». В противном же случае сотрудникам института приходилось бы свои «часы труда в общественном производстве» отрабатывать каким-то иным способом – например, на «картошке». Как я понял, именно на уборке урожая в сельхозкооперативах большинство «работников умственного труда» и отрабатывало положенную им «барщину».
Но подозрения к делу не пришьёшь, и официальная версия объясняла расположение Института именно здесь очень просто: а где ещё находиться учреждению, занимающемуся изучением океана, как не на морском берегу, так сказать, поближе к предмету исследования. С другой стороны, не совсем уж в глуши находиться же – так что один из малых Очагов Южного Порта самое то для строительства.
От Лимпора я уже знал о довольно странной градостроительной концепции, принятой на Ирсе: мегаполисов, да и просто крупных городов на Западном материке не существовало, а образования, которые можно принять за таковые, на самом деле состояли из десятков отдельных близкорасположенных поселений. Южный Порт, например, на самом деле включал в себя целых пятнадцать отдельных портов разной величины и назначения, а также без малого пять десятков городков и поселков иного назначения на десять-тридцать тысяч жителей, как лежащих на берегах залива и в низовьях Ориноко, так и основанных в глубине суши. Северный Порт, построенный на другом берегу Культурного залива, в нескольких градусах долготы западнее, и опять же в устье большой реки, именуемой местными Волгой, вообще состоял из доброй сотни городов-«очагов», разбросанных на территории почти в шестьдесят тысяч квадратных километров. Там, кстати, попадались даже «пятидесятитысячники», считающиеся многими икарийцами очень большими и неудобными для проживания. Ну а вокруг этих двух центров довольно вольготно раскинулись сотни, если не тысячи очагов «первого» и «второго» уровней – то, что на Земле называлось бы сельской округой. Но на Ирсе разделение на промышленные и сельскохозяйственные поселения весьма условно, потому внутри тех же Южного и Северного Портов кроме парков или «диких» лесов попадаются немаленьких размеров зоны садов или полей, а в деревнях и «райцентрах» можно встретить самые разные предприятия: и не только вполне себе ожидаемые в таких местах консервные фабрики с молокозаводами и мастерские по обслуживанию и ремонту сельхозтехники, но и какие-нибудь цеха по сборке сложной электроники или изготовлению скрипок.
К тому времени, когда «далекоплывущий» с палеовийскимэкипажем и нашей делегацией на борту добрался до одного из островков Западного архипелага с названием Ктун, идея этого плаванья уже не казалась мне столь удачной, как в самом его начале: и опасность пойти на корм рыбам была неиллюзорной, и теснота помещений за три месяца путешествия стала доставать. Так что я с сильным облегчением воспринял категорический отказ властей небольшого (а каким оно может быть на трёх клочках суши общей площадью меньше тысячи квадратных км) государства выпускать нашу «лоханку» из порта. И пока ктунский «Исполнительный комитет революционных преобразований» созванивался с икарийцами о судьбе свалившегося ему на голову иностранного посольства, а на Большой Земле решали, что с нами делать, все мы наслаждались отдыхом на твёрдой земле и экскурсиями по здешним достопримечательностям.
Правда, в полной мере гостеприимство местных распространялось только на меня со спутниками: к тюленеловам аборигены отнеслись весьма настороженно, и в итоге палеовийский капитан, коему были доверены «далекоплывущий» и наши жизни, во избежание ненужных никому проблем, сам предпочёл вместе со своими подчинёнными добровольно и с песнями заселиться в бараки бывшего транзитного лагеря для плантационных рабочих. А снаружи разместились патрули из бдительных граждан. Подобные заведения, как оказалось, имелись почти во всех бывших колониях Союза Палеове – исключительно для удобства при перевозке рабов, точнее, дортов, которых нередко перемещали с одного острова на другой в зависимости от потребностей хозяев. На Ктуне лагерь служил своего рода памятником проклятому прошлому, наряду с несколькими скромными мемориалами в местах массовых захоронений участников восстаний и просто случайных жертв, попавших тюленеловам под горячую руку при усмирении взбунтовавшихся «червей». Для прежних господ пару бараков привели в порядок – один под жильё, второй для прочих нужд.
Ну а я в компании Лимпора и Тагора облазил за неделю ожидания весь остров, суя свой нос куда
Достопримечательности вроде уже упомянутых «памятников колониализма» или краеведческого музея с костяными рыболовными крючками и деревянными веслообразными лопатами для обработки земли просматривал сугубо из вежливости, чтобы не обижать приставленных к нам местных «экскурсоводов в штатском». Куда большего внимания удостоились построенные ирсийцамирыбоперерабатывающий завод, новая больница и школа на пятьсот учеников. И с самими иностранными специалистами пообщался. Здесь интерес был совершенно понятный: надо же знать, как выглядит сотрудничество Икарии с малоразвитыми Папуасиями. А то, может быть, нам сейчас лучше дать по газам в обратную сторону. А «ихнего шпиона», так уж и быть, отпустить на все четыре стороны.
Впрочем, и наблюдаемое на Ктуне, и беседы как с местными, так и с работающими здесь ирсийцами пока вроде бы поводов для панического бегства не давали: аборигены о «старших товарищах» отзывались вполне благоприятно, с этакой смесью уважения и восхищения, а инженер и наладчики с рыбозавода, равно как и врачи с учителями, оказались ребятами простыми и довольно общительными. Сыграла свою роль, конечно, и оторванность этих островов от прочих обитаемых мест: до ближайшего ирсийского Очага на материке больше двух тысяч километров, до Кельбека почти полторы, и даже до таких же мелких клочков суши свыше пятисот.
Связь с Икарией и другими странами Федерации Западного Архипелага, конечно, поддерживается: раз в два-три дня в столичный порт заходят то сухогруз с продовольствием и прочим, на обратном пути забирающий консервы и мороженую рыбу, то танкер с топливом, то траулер, то какое-нибудь исследовательское или патрульное судно. А через имеющиеся в общем доступе терминалы можно переписываться и даже созваниваться с любой точкой Коммуны и островами от Скилна до Кигурута. Но одно дело рутинные посетители-моряки и общение через Инфосеть, а совсем другое – когда неожиданно заявляется колоритная компания, состоящая из татуированного с головы до ног гражданина, заявившего, что он землянин, проживший больше двадцати лет среди дикарей на острове где-то недалеко от берегов Диса, чувака, представившегося ирсийским разведчиком, и сурового седого мужика из варварского Тузта, по-русски непонимающего ни слова. Несколько молодых папуасов из моего сопровождения, которым предстояло стать персоналом будущего посольства Пеу-Даринги на Западном материке, на нашем фоне совершенно терялись.
Как-то само собой получилось, что Лимпора, как только выяснилось его прошлое борца с палеовийским колониализмом, взяли в оборот местные «революционные преобразователи», найдя в нём идейно и социально близкого: среди нынешних ктунских власть имущих в основном преобладали участники борьбы против господства тюленеловов, причём многие происходили от смешанных браков осевших на островах солдат и мелких чиновников с туземными женщинами.
Я же больше общался с икарийцами. Моя история, разумеется, их впечатлила. Учитывая, что все иностранные специалисты поголовно состояли в «Ассоциации содействия развитию», ребята и девчата готовы были в свободное время часами слушать рассказы про Дарингу, заваливая меня кучей вопросов. В Инфосети они нашли всю доступную информацию о Пеу. Её было не густо: кроме подробных карт, только несколько докладов из посольства Коммуны на Вохе, среди которых был, в том числе, и отчёт Сшанро о беседе с «Сонаваралингой, первым советником и мужем правительницы острова Пеу». Нашлись даже документы на учебники и посевной материал.
С присущей молодости горячностью ребята заклеймили сотрудника дипмиссии чуть ли не вредителем, из-за которого помощь нашему острову запоздала и, вообще, мы едва не оказались захвачены палеовийцами. Так что пришлось даже защищать чувака, упирая на тогдашние обстоятельства: в то время и помощь Западному архипелагу только-только начинала превращаться из чуть ли не нелегальной деятельности малочисленных энтузиастов в дело, поддерживаемое всем обществом, чего уж говорить про ещё более отдалённые места.