Как стать никем. Апокалипсис по-питерски

Гагач Алексей

У стены штабелями уложены коробки с книгами, промежутки между коробками тоже заполнены книгами, чтобы выровнять слои кладки. Книги все одинаковые – стало быть, из нераспроданного тиража. Чьи-то ненужные мысли. Раньше тут жил писатель. На коробки брошен матрас, настелено тряпьё. На тряпье спит такой же ненужный алкоголик Миха. Взъерошенный, худой и тревожный. Чёрные жёсткие волосы, усы, щетина, лицо в шрамах, сломанный нос, смуглая цыганская кожа. Ещё пять лет назад – большой бизнесмен, занимающийся оптовым импортом дорогих тачек, имеющий в архиве фотографии с Собчаком и другими шишками и буграми северной столицы. Но сам Миха шишкой не вышел. Изменила Михе любимая жена. Колоссом он был на глиняных ногах – обрушился,

остался нищ и гол.

По пьяни, а в другом состоянии его никто и не видел, Миха орёт, что у него под окнами пять „мерсов“ припарковано, что можно устроить гонку, если кто не ссыт. Посему окружающие Миху называют ласково – Гонщик на пиздюлях.

– Миха, на пиздюлях сегодня поедешь? Вон, Олег для тебя палку уже нашёл – покрепче да подлиннее.

– Я братву позову, они Олега накуканят, как сказочного петушка, на его, сукэнэх, палочку. Ща в „мерс“ сяду и поеду за братвой! Не веришь? Вон, под окном у меня, пять „мерсов“ стоит!

А вечером в коммуналку возвращается пьяный и уставший, бывший архитектор, а теперь подсобный рабочий на стройке, алкоголик Олег. Олег дежурно катает Миху на пиздюлях. За что? За то, что Миха – „подлое чмо, пиздун и уёбище“. Так Миха и существует изо дня в день. Но сейчас алкоголик сладко спит, а точнее – телепортируется в новый, неотличимый от других день, где есть фуфырики, „мерсы“, архитектор Олег, гонки на пиздюлях и тараканы.

Тараканы сидят у изголовья книжной кровати. Такие огромные, что размером аж с человека, да и с человеческими лицами, умудрёнными алкоголем и несчастьями, вспухшими и светлыми, как светла полярная ночь. Тараканы поют под гитару вальсовую колыбельную на пронзительный и грустный бардовский мотив.

Куплет. Пусть снится тебе вобла И пива реки, раки. Хорошая квартира, Кровать где есть И нож. Как ты добудешь даму В свирепой, честной драке. Как ты её обнимешь И Бродского прочтёшь. Припев. Тик-так, тик-так, Будильник – враг. Стучится в дверь Сосед-мудак. А тебе просто так Пусть приснится коньяк „Александр Бержерак“. Куплет. Свободный неформал ты — Работы нет, прописки. За комнату не платишь И пьёшь за чей-то Счёт. А может, уже хватит Мешать спирт и ириски? Устройся на работу — Ведь рядом есть Завод. Припев. Тик-так, тик-так, Мясо собак. Поём, орём и Ни дня без драк. Пусть придёт к тебе Вдохновение, дурак, и Сирано де Бержерак.

Во

время второго куплета в окне появляется тёмный силуэт, который медленно пробирается по карнизу к центру окна. Тёмный силуэт – это друг спящего, алкоголик по имени Лёха. В отличие от Михи, Лёха никогда не был успешным бизнесменом. Зато Лёха очень успешно бухал с седьмого класса школы. По характеру общителен, в меру агрессивен. Много и вдохновенно врёт. Впрочем, только красоты ради, не для выгоды, обманываться он и сам рад.

Удостоверившись, что попал в нужное окно, Лёха дубасит по раме, создавая жуткий шум, дребезг и звон.

– Мифа, фука, где мой фотоаппар-р-рят?!

У алкоголика Лёхи мало зубов, он жутко шепелявит, гнусит и, вдобавок ко всем имеющимся речевым напастям, безудержно грассирует.

Тараканы бросают гитару и разбегаются кто куда.

Миха спит.

Лёха настойчиво стучит:

– Мифа, откр-р-рывай, фука. Ты что, пр-р-ропил его?

Миша поднимает голову, оглядывается.

Лёха плющит лицо к стеклу. Стучит:

– Мифа, фука, гад! Отдай мой фотоаппар-р-рят!

Миша, пошатываясь, идёт к окну, открывает. Спрашивает испуганно, на выдохе:

– Ты кто?

Лёха:

– Сир-рано де Бер-ржер-рак!

Пробует залезть. Миха узнаёт друга и захлопывает окно перед Лёхиным носом.

Лёха стучит:

– Мифа, ты фто, офуел? Я тебя поймаю, флышишь? Вер-рни фотоаппар-р-рят! Ты его пр-роп-пил, да? А, Мифа-фука?!

Миха ложится спать.

На улице стреляет салют. Слышны пьяные весёлые голоса.

Лёха заворожённо смотрит на небо, униженно втянув голову в плечи. Алкаш со своим потерянным фотоаппаратом выглядит на фоне чужого праздника нелепо. Ну или праздник выглядит нелепо на фоне алкаша.

У Лёхи спадают спортивные штаны, обнажая кривые и тонкие ноги, но он не замечает этого.

– А-а-а! Маньяк! Извращенец! Онанист! – впадает в ненужную истерику какая-то нервная дама.

Лёха пугается и валится с карниза на волнистый питерский асфальт.

Вокруг спящего Михи снова кучкуются тараканы-барды с гитарой, запевая третий куплет:

Ты, сволочь, совесть пропил, Пустил себя по миру, Но мира в мире нету, И в мае труден Труд. Как будто кто-то где-то Когда-то что-то понял. А понял кто-то где-то, Что щас его Побьют. Припев. Тик-так, тик-так, Ты гонщик-слабак. Отстал, устал, Кусай свой кулак. А потом, дурак, Пей коньяк „Бержерак“, С Сирано де Бержерак.

В комнате одиноко кружится тополиная пушинка, кружится-кружится, да и приземляется на заляпанный стол. Прилипла…»

Глава 10. Знакомство с дядей

2003 год. Санкт-Петербург. Пара по сопромату. В дверь аудитории заглянул директор нашей шараги по научной работе.

– Гагач, подойди! Простите, Сергей Львович, что прерываю лекцию, – извинился он перед доцентом, – отдам Алексею документ, пока он на месте.

Я быстро подошёл к директору, попутно думая: «Всё? Меня за косяки выгоняют из универа? Что я скажу маме?»