Как я училась быть любимой
Шрифт:
Видя как соседка напугана, распаляясь всё больше, я вещала замогильным голосом:
– Отмщение за грехи ваши пришло, и аз воздам! Пришло время собирать камни!
– Какие камни? Какое отмщение? Какой аз? Не пугай ты меня! – бескровными губами шептала предательница.
– Дедушку-то вы уморили! Сказывал он мне про все ваши художества! Голодом морили! Издевались!
– Опомнись! Попей водички, что ли… И не морили мы его вовсе. А что в приют сдали, так это всё Витька. Говорит, зачем он нам, всё равно ничего уже не соображает, только место занимает.
– Вот,
– Постой, – опамятовалась Инга, – так ведь ты говорила вроде никогда прохожего этого не видела.
Да, неувязочка вышла. На минутку я растерялась, но только на минутку.
– Душа, не имеет возраста и определённого обличья! – резюмировала я и, сняв чайник с плиты, гордо удалилась в комнату.
Вот тебе корова некультурная! А будешь поклёп возводить, и не такое придумаю! Включив телевизор, я села завтракать, но тут за дверью послышались возбуждённые голоса.
– Это не я, это она так сказала, – всхлипывала Инга.
– Одна дура треплет, другая слушает, – ревел Виктор Степанович.
– Вот и ступай к ней, разберись, чтобы не болтала лишнего.
– Разберусь, навеки язык прикусит.
Не то чтобы я испугалась, но первой мыслью было не открывать дверь. Но, решив, что гневное негодование может настигнуть в любой самый неподходящий момент, принялась лихорадочно обдумывать план действий. А чего тут думать?! Молнией метнулась к холодильнику достала бутылку початой водки, и тут в дверь забарабанили вороги.
– Хто там?
– Открой, Светка! Щас вынесу твою фанерку мать… мать… мать…
– Ой, бегу, бегу, открываю!
Не успел Виктор Степанович открыть свой прокуренный рот, я сцапала его за ворот рубашки, дёрнула в комнату и с треском захлопнула дверь. По другую сторону баррикад, прильнув к замочной скважине, тяжело и надо сказать очень сексуально, дышала Инга. Мы хранили молчание, Витюша от неожиданности, я от ложной скромности. Отпустив ворот рубашки, я пальцем поманила непрошенного гостя вглубь комнаты. Витя как под гипнозом сделал несколько нерешительных шажочков, но, резко притормозив, рыкнул:
– Чего чудишь? Я по делу пришёл. Если думаешь меня одурачить, зря стараешься, я не Инга. Этой дуре можешь кружева плести. Я в случае чего и накостылять могу. Поняла?
– Поняла. Выпить хочешь?
Этот незамысловатый вопрос вызвал в алчной душе Виктора бурю эмоций. С одной стороны, нужно поставить зарвавшуюся соседку на место, с другой – дармовая выпивка.
– У меня и огурчики солёные имеются, и капусточка с лучком и маслицем подсолнечным, и груздочки хрустящие. Нешто не уважишь, ну так, чисто по-соседски? – искушала я.
Сломленный Виктор безгласно сглотнул слюну так, что кадык, интенсивно заколебался норовя разрезать горло пополам, кивнул смиренно, и уселся угощаться.
Не говоря ни слова, налила полную рюмку холодненькой водки и с поклоном поднесла гостю. Сосед не стал больше выделываться, и с превеликим удовольствием опустил в разверзшую пасть вожделенную влагу. Хрустя огурцом, уже миролюбиво поинтересовался:
– Чего у вас получилось-то? Моя прибегает, глаза выпучила,
Налила вторую рюмку и, переждав, когда её содержимое вновь исчезнет в бездонном организме, сокровенно прошептала:
– Давно с тобой поговорить хотела Витя.
– Об чём? – также шёпотом спросил мужик.
– Я ведь медик хоть и не психиатр, но отклонения от нормы определить могу. Давно за Ингой замечала неладное. Ты всё в трудах, дома не бываешь, а нам, соседям, всё очень даже заметно.
– Чего заметно?
– Состояние Инги. То ни с того ни с чего кричать начнёт. То сама с собой на кухне разговаривает. То хохочет, то плачет. На дню кругов десять пройдёт. Это ведь не я, а она мне про деда рассказывала, да всё сокрушалась, что ты его в дом престарелых сослал.
– Что, прямо так и сказала?
– Честное слово. Говорит, Виктор приказал, мы его и свезли.
– Вот грымза! Сама же ныла, что надоело за ним убирать. Никакого порядка в доме, да и ест много. Ночью всё нашёптывала: свези дедушку с глаз долой. А теперь, значит, на меня стрелки переводит.
Кипя праведным гневом, Витя, однако, не забывал наливать из бутылки и с аппетитом закусывать.
– А дедушку она уже месяца два видит. Говорит, приходит к ней по ночам и беседует.
– Во, даёт! Чего-то раньше за ней такое не замечал? Чё-то ты врёшь, однако.
– Люди, страдающие психическими отклонениями, очень хитрые. Живёт человек, никто и не подозревает, что с ним неладное твориться, а потом – бац! в один прекрасный день прорвало. Убийство, суицид ну и прочая клубничка. Мой тебе совет, вези-ка ты свою зазнобу к специалистам.
– Специалисты деньги высасывать начнут, – отверг моё предложение заботливый муж.
– Психиатрическая помощь у нас в стране бесплатная, – не сдавалась я.
– А лекарства, процедуры всякие. Может, ещё курорт пропишут, на больничный посадят, а нам деньги нужны. Переезжаем ведь со дня на день, на мебель собрать надо, на ремонт, технику опять же прикупить. Нет, пусть работает пока. А как переедем, там и полечиться можно, чего уж… я понимаю… если только бесплатно.
– Ну, как хочешь. Только будь повнимательней с ней. А я энциклопедию полистаю, может, найду для неё лекарство.
– Дорого? – осведомился Витя.
– Для тебя бесплатно. Сама куплю не переживай, мы же соседи, должны помогать друг другу.
– Вот спасибо! – воскликнул благородный муж, уговаривая последнюю рюмку. – Пора мне, а то Инга взбесится, – и заржал удовлетворённый шуткой.
Пришлось разделить его веселье и подхихикнуть. Церемонно прощаясь возле двери, Виктор Степанович сердечно благодарил за прекрасное угощение, за заботу о здоровье супруги. Под конец торжественно объявил: