Как я училась быть любимой
Шрифт:
– Это замечательно, что мы их проучили, я думаю, они навсегда забудут нехорошие слова, только всё же прошу, не говори никому. Пусть это будет наш секрет. Ладно?
– Ага, – легко согласилась Сашенька.
Но в моей душе все же возникли сомнения по поводу её умения хранить тайны.
Вечер прошёл спокойно. Мы поужинали, затем долго и бессмысленно хохотали, смотря третьесортную, рассчитанную на людей с низким интеллектом, комедию. Затем, уютно расположившись на диване, читали о проказах толстого человечка с пропеллером, и снова смеялись.
Я расстелила диван, мы улеглись
– Я не женюсь на Вадике, он в носу ковыряет, и у него постоянно сопли текут. Представь, как противно целоваться, когда у мужа текут сопли. Я лучше женюсь на Андрюшке. У его папы здоровская машина, и он возит на ней Андрюшку в детсад. Правда, сейчас Андрюха любит Таньку Ивачкину, но ничего, потом меня полюбит, и я женюсь на Андрюшке.
– Женщины не женятся, а выходят замуж, это мужчины женятся, – сделала я замечание.
– Это неправильно. Раз он жених, значит, я должна на нём жениться.
Аргумент был железобетонный. И я умилилась уму и находчивости ребёнка. Но, всё же желая несколько подзадорить её, спросила:
– А вот если ты невеста, следовательно, мужчина должен на тебе невеститься?
Молчание длилось длительное время. Наконец, Саша вздохнула, и вынуждена была сознаться.
– Нет, если я невеста, он должен на мне жениться.
Сон сморил Сашеньку, абсолютно неожиданно. Только что она бодро рассуждала на тему взаимоотношений полов, и вот я уже слышу её мерное сопение. Я улыбнулась, и поцеловала ручку, распростёртую на подушке. От Саши приятно пахло теплом, летом, спелыми фруктами, детским мылом, и ещё чем-то потрясающим, жизнью, наверное. Этот ночной детский запах сводит с ума всех матерей на свете, заставляя забыть все дневные шалости своих ненаглядных чад.
Я тоже благополучно задремала, но в тот момент, когда Морфей был готов окончательно заключить моё сознание в свои объятья, в дверь тихонько постучали. Мне абсолютно не хотелось общаться на ночь глядя, с кем бы то ни было, а с соседями в особенности, но стук тихий и настойчивый, повторялся с упрямством, достойным лучшего применения. Я выскользнула из-под одеяла, и шёпотом поинтересовалась:
– Кто там?
– Светик, это я Нюся.
Анна Коробкова, а в простонародье Нюся, актриса местного драматического театра. Ей пятьдесят. Живёт Нюся, как и я одна. Дети и муж отсутствуют. Первых не дал Бог, мужем же Нюся не обзавелась по молодости. С полной самоотдачей она служила высокому искусству, которое не терпело наличие семьи. Соседка любит вспоминать о своих многочисленных романах. С её слов выходило, что практически всё мужское население города в своё время признавалось ей в любви. По какой причине им было отказано, не упоминалось, но Нюся ничуть не тяготится своим одиночеством, и считает себя свободной созидательной личностью. Нюся душевный и бескорыстный человек.
Актёрская профессия, бесспорно, наложила свой отпечаток на поведение Нюси. В обыденной жизни, она слишком ярко и восторженно выражает свои эмоции, если
Впрочем, мозги не пропивала, могла противостоять болезни, если того требовали профессиональные обязанности. Театр в городе один, и Нюся была в нём на хорошем счету. Если бы не её пагубная привычка, то наверняка она имела гораздо больше, чем имеет сейчас.
Любимой темой этой неординарной женщины, было упоительное, самозабвенное восхваление своего таланта. Все роли без исключения в исполнении Анны были звездными. Режиссёры практически всех театров страны мечтали видеть её в своей труппе, но Нюся (опять-таки с её слов) никогда, ни при каких обстоятельствах, не променяет свой театр на столичный, пусть даже самый лучший. Вы даже не пытайтесь спрашивать «почему». Нюся глянет на вас, как на лишённое всякой мыслительной деятельности существо – и не ответит.
– Светка открой! Это я Нюся, – шептала соседка заплетающимся языком.
– Нюся, я сплю уже, – ответила я, не открывая дверь.
Как пить дать, у Нюси какое-то очередное радостное событие, и требуется разделить с ней эту радость.
– Открой! Поговорить надо, – не отлипала актриса.
Смирившись, что мне ни за что не отвязаться от прилипчивой соседки, открыв дверь, я юркнула в коридор. Только Нюся была не одна. Рядом блаженно улыбаясь, икая и пошатываясь, стоял мужчина. Я, было, собралась смутиться своего внешнего вида, но поняв, что мужчина пребывает в той стадии опьянения, которая не предполагает объективного понимания действительности, раздумала конфузиться.
– У нас сегодня праздник – сезон закрыли, – в полный актёрский голос информировала Нюся.
– Поздравляю, – зевая, отозвалась я.
Так, понятно, меня сейчас потащат за стол пить водку, закусывая её баклажанной икрой с хлебом. Я не хотела пить водку и икры с хлебом тоже не хотела. Но Нюсе было абсолютно плевать на мои желания:
– Мало того, сегодня мы сыграли премьеру! Успех был колоссальный, публика аплодировала стоя. Нас долго не хотели отпускать. Правда, ведь Коля?
Коля улыбнулся, и приосанившись, выдавил из себя нечто, напоминающее «да». Нюсю вполне устроило это подтверждение, и она продолжила:
– Цветов надарили – море! Я буквально купалась в цветах! Наш главный режиссёр, хочет выдвинуть спектакль на Гос. Премию. Так что пошли, обмоем, не каждый день дают.
– Вы что, премию уже получили? – не поняла я.
– Нет, но получим. Пошли!
– У меня ребёнок спит.
– Лёлька подкинула?
– Да. Сашенька спит, боюсь вдруг проснётся и испугается.
– Испугается, заорет, ты услышишь и вернёшься. Не ломайся, пошли.
Пришлось покориться. Нацепив халат прямо на ночную сорочку, я отправилась праздновать получение Гос. Премии. Коля, вспомнив о том, что он мужчина, галантно, насколько это было возможно в его положении, поддерживал меня под руку.