Каллиграфия

Флоренская Юлия

– Не знала, что ты такая садистка!
– поморщилась Роза.
– Вылитая наша математица!

Джейн такое сравнение ничуть не покоробило. Она скорчила рожу, точь-в-точь как у недовольной мадам Кэпп, и сердито поправила невидимые очки.

Клеопатра веселилась от души, в кои-то веки позабыв о страшных созданиях в ванной и о своем зеркальном двойнике.

В гостиной царил комфорт, тогда как парк пылал красно-желтой листвой, и затушить этот пожар было не под силу даже дождю. Где-то под этим дождем мокли Джулия с Лизой, неприкаянно бродил Франческо,

шлепал по лужам директор...

Вот на директоре следует остановиться поподробнее. Дошлепав до архитектурного ансамбля в центре парка, он с горем пополам отворил тяжелую дверь с позолотой и барельефами, протиснулся в здание общежития, после чего побранил погоду, а вместе с ней и сапожника, который шил ему башмаки. Нахохлившись, точно старый ворон, Деви направился прямиком к четвертому апартаменту, благополучно миновав стенд с красочной стенгазетой, где крупными буквами значилось, что маскарад не за горами и костюмерная открыта для всех, от мала до велика.

Гипнотизируя своё письмо, Мирей никак не отреагировала на появление директора, зато остальных словно током ударило - так они подскочили. Пёс и тот забился в угол. Видно, сообразил, что нагрянуло лихо.

– Я к вам, собственно, по делу, кхм, - сообщил Деви, и это его «кхм» прозвучало столь выразительно, что по спине у Джейн пробежал холодок, а оптимизм Розы как в воду канул.

– Потрясающе!
– воскликнул директор, резво засеменив к африканке.
– Откуда у вас дитя саванн? Хотя нет, это меня не волнует. Я к вам вот по какой причине: соседка ваша, из Пекина, зябнет на высоком дереве. Что загнало ее туда, также не моя забота, но каждому бриллианту в колье отведено свое гнездо, свой паз, и если он выпадает из паза, колье теряет в цене. По-моему, я выразился предельно ясно.

Девушки дружно закивали, только Клеопатра да Мирей не оценили символизма в его словах.

– Но как же уговорить ее вернуться? Она ведь и крепче, и ловчее нас, - потерянно сказала Джейн.

– Придумайте что-нибудь, проявите смекалку... Мне вам что ли объяснять?
– замахал руками Деви, словно Джейн была какой-нибудь назойливой мухой.
– А вы, милочка, - сказал он, по-ястребиному нависнув над африканкой, - усвойте хорошенько: грешно занимать чужое место. Если память меня не подводит, у нас в Академии учится всего один эфиоп, один! Не знаю, откуда вы взялись, но условие мое таково: чтобы не позднее, чем завтра, ноги вашей не было в университете. Я проверю!
– недобро прищурившись, пригрозил он и вылетел из гостиной. Этакий брюзжащий средневековый призрак. Увы, директору не приходило в голову, что каждый в свой час занимает свою и только свою нишу, ни в коей мере не вторгаясь в пределы чужой. Но он был приверженцем старых нравов, и мысль его никогда не вырывалась за установленные рамки.

Мирей, которая всё это время витала в облаках, очнулась лишь, когда он хлопнул дверью, и застала жалостливую картину: Клеопатра сидела на ковре и лила слезы, а Джейн с Розой утешали ее, как могли. Француженка машинально достала из кармана носовой платок и поднесла горемыке.

– Отчего она плачет?

– Как будто ты не слышала!
– с укоризной ответила Джейн.
– Деви прогоняет ее, потому что она, видите ли, присвоила себе место Кианг!

Тут Клеопатра разрыдалась пуще

прежнего, и Роза, которая слыла знатоком древней мифологии, стала опасаться, как бы она не превратилась в дерево, подобно дочери царя Кинира. [15] Но кенийка не была обречена плакать вечно: скоро она успокоилась, поблагодарила за носовой платок и попросила уединения. Сердце ее разрывалось, тоска по родине накатила серым валом, а вслед за тем образовалась пустота. Всем известно, что волны отступают лишь для того, чтобы потом обрушиться на берег, и чем глубже уходят они в океан, чем дольше таятся в его лоне, тем мощнее и разрушительнее их новая атака.

«Отовсюду гонят тебя, Клео. Всем ты мешаешь. И что у тебя за жизнь такая?» - думала она, обхватив руками колени и прижавшись спиной к изножной доске. В комнате Красной и Черной Роз стоял полумрак, мерно тикали часы, а из гостиной доносились голоса.

«Наверное, обсуждают, как со мной поступить, - решила Клеопатра. Будь она в Африке, она бы, как пить дать, убежала. Из гордости бы убежала. Но в Академии совсем иначе: она попросту не знала путей к отступлению.
– Вот дождусь Джулию, а там и разъяснится, куда меня определят. Может, опять в волшебный сад. А то, быть может, в родное племя... Всё ж лучше, чем оставаться здесь».

Она изо всех сил противилась желанию мстить, хотя мысль о предательстве жгла ее каленым железом. К счастью, имени недоброжелателя Клеопатра не знала. Надеялась только, что это не Бапото. Но даже если б знала, разве мстить не ниже собственного достоинства? К тому же, вдруг завистник одумался, понял, какую совершил подлость? А если и не понял, его покарает Энгай.

С той поры, как Деви вынес свой приговор, Роза ни разу не заходила в комнату. Вероятно, из вежливости, а может, отправилась в студию, рисовать. Разговоры в гостиной умолкли, только Джейн тихонько всхлипывала перед голубым экраном и жевала лимон. Проносились минуты, Джулии всё не было, и Клеопатрой постепенно овладевало беспокойство...

***

– А я вам говорю, кто не записывался, того пропускать не велено!
– упирался Рафаэль, удерживая девушек на пороге.
– ... Ах, так? Подкупить меня вздумали?! А если я вас запомню и всё директору передам?... Ябеда?... Ничего себе заявленьице! Так я, по-вашему, выходит, еще и подхалим?! Нет, уж этого я терпеть не стану!

Джулия признала поражение и обратила молящий взор к подруге.

– Ох, Лиза! Если ничего не предпринять, мы промокнем до нитки.

– Уже промокли, - констатировала та и, убедившись в несостоятельности Джулии как дипломата, сама приступила к переговорам.

– Не принимай ты ее слова близко к сердцу, - начала она со сладкой своей улыбкой, хотя и продрогла, и устала неимоверно.
– Что поделаешь, обделили ее воспитанием. Только пожалеть остается, - шепнула она Рафаэлю на ушко. Тот заметно повеселел, а Джулия, напротив, стала мрачнее тучи. Ее поливало дождем, так чем худо, если для дела польют заодно и грязью? Она ходила взад-вперед по усыпанной листьями дорожке и, заложив руки за спину, исподлобья глядела на Рафаэля. При встрече он показался ей ангелом, сошедшим с картины Боттичелли, однако она обманулась. Рафаэль не слишком располагал к себе окружающих, хотя окружающие, спору нет, тоже были хороши. «Листатель» всего-то отражал их характеры, беспритворно, не приукрашая правды - как зеркало.