Каллиграфия
Шрифт:
Наконец Лиза с ним сторговалась, приведя самый веский аргумент.
– Речь идет о жизни и смерти. Понимаешь, о ж и з н и и с м е р т и!
– сказала она с расстановкой. И это подействовало.
– Так и быть, пропущу вас, - капитулировал юноша.
– Но чтобы без глупостей!
Книга покоилась на столе, под толстым слоем пыли, хотя сам стол был безупречно вычищен, а подсвечники натерты до блеска. Джулия хмыкнула: она привыкла подвергать сомнению каждую мелочь, что уж говорить о
– К-как это понимать?
– выдавил он.
– Мы ведь не прикасались к книге! П-почему она открылась?
– Я чувствую, - прошептала Лиза, - воздух заряжен волшебством. Что же ты медлишь, Джулия? Задавай свой вопрос!
Но, как и следовало ожидать, наступил самый ответственный момент, а Джулия даже не позаботилась о вопросе.
– Testa busa![16] - тихо выругалась она, а потом задумалась. Шибко задумалась: «Что бы такое спросить, да при этом не промахнуться? «Действительно ли Кристиан похититель детей?» Или нет, лучше так: «Подоплека странного поведения человека в черном плаще»... Или «Какая роль в мафиозном гнезде отведена человеку-в-черном?» Да, точнее и не выразишься».
Пока она размышляла, облокотившись о стол, Лиза порядочно изнервничалась. Рафаэль выглядывал из тени угрюмой восковой фигурой, а в камине, напротив стола, метались языки ненасытного пламени.
Только врожденное чувство такта не позволяло россиянке поторопить Джулию, а между тем время поджимало... Никто не мог утверждать, что в следующую секунду книга не захлопнется, «устав» от медлительности клиентки. У всякой волшебной книги свой норов. Есть книги-лентяйки: они закрываются, как мальвовые цветки перед дождем, и попробуй их потом разверни. А другие мечтают жить полноценной жизнью, поверять читателю свои истории и уводить в иномирье. Какого рода была книга предсказаний, редкие брались судить. Никогда до сего дня она не демонстрировала свой характер.
Наконец вопрос прозвучал, да так тихо, что Лиза едва его расслышала. Она полагала, что книга выдаст ответ в виде надписей, но не тут-то было. На шершавых страницах отобразился рисунок, точнее сказать, гравюра: сплошь чернота да желтые контуры персонажей. Для Джулии это изображение явилось настоящим ударом. Лицо ее исказилось, колени задрожали, и она выбежала на улицу, не удостоив Рафаэля ни словом признательности. А на гравюре, словно оживая под пляшущими отсверками пламени, жались друг к дружке дети, над которыми, как грозная скала, нависал мужчина в черной фетровой шляпе и угольно-черном пальто.
На полпути к общежитию Венто остановилась и, не имея сил сдерживаться, дала волю слезам. Моросило, сгущались сумерки, в парке было безлюдно. Она присела на скамейку, потому что у нее закружилась голова. Конец, finita la storia, крушение всех надежд. Что обелит имя Кристиана теперь, когда ей известна правда? Осмелится ли она когда-нибудь заговорить с ним вновь? Нет, она не признается, что прибегала к помощи книги, не станет выслушивать его нелепые оправдания. И каллиграфии отныне ее будет учить Аризу Кей.
«Аризу, - промелькнуло у нее в мыслях, - только ты способна
Джулия нащупала в сумке ветвь телепортатора и в единый миг перенеслась туда, где боль и тоска исчезают бесследно, а невзгоды представляются сном.
В саду сакур брезжил рассвет, в кронах робко перекликались соловьи, хрустальный воздух бодрил. Уже одним этим воздухом можно было излечиться. Хранительница сидела на балкончике красной пагоды и медитировала, прикрыв глаза. Яркий луч неведомого происхождения окутывал ее голову трепещущим ореолом, скользил по плечам и льнул к груди, высвечивая на кимоно зеленые листья бамбука. Она блаженствовала, она упивалась утренней тишиной, возложив заботу о детях-беженцах на деревья. Сейчас, окутанные их ароматом и убаюканные ворчанием ручейка, дети спали.
Как легко Аризу Кей отрешалась от действительности и как легко в нее возвращалась! Завидев Джулию, она тотчас поднялась, скрылась в дверях-сёдзи и минуту спустя уже отвешивала ей поклон.
– Моя прекрасная подруга, отчего Аматэрасу[17] не осветила твой лик? Отчего ты бледна, как лотос, а взгляд твой непроницаем? Что творится в твоей душе?
– участливо спросила японка, из-за чего девушка чуть не расплакалась.
– Ну, пойдем, пойдем, за завтраком поведаешь мне, что с тобой приключилось, - сказала хранительница, беря ее под локоть.
В кухне красной пагоды протекал кран, но никто так и не удосужился его починить. «Дрип-дроп, дрип-дроп» - падали капли. Сквозь персиковые занавески пробивался слабый свет.
– Это ведь из-за него? Я сразу поняла, что из-за него, - сказала Аризу Кей, доставая из шкафчика чашки.
– Он... он был мне как друг, - всхлипнула Джулия.
– Я считала, что могу на него опереться, хотя, признаться, вела себя с ним прескверно... Что это?
– вдруг спросила она, указав на рукопись, переплетенную тонкими серебряными нитями.
– Перевожу древние китайские тексты, - пояснила Аризу Кей.
– Здесь требуется недюжинное мастерство... Ах, но почему ты плачешь? Поверь, ничто не заслуживает наших сожалений. К тому же, возможно, Кристиан совсем не таков, каким его изобразила книга.
– Так тебе и о книге известно?
– удивилась Джулия, размазывая слезы по щекам.
Аризу Кей ограничилась скромным кивком.
– Разочаровываться горько, - сказала она.
– Но, как утверждают мудрецы, не ощутишь ты сладость чая, коль кислых вишен не поешь.
Джулия вновь захлюпала носом. Слезинка скатилась на рукопись, и иероглиф «счастье» растекся по бумаге.
– Ой, какая я растяпа!
– раздосадовалась она.
– Я всё исправлю.
– Не утруждай себя, - улыбнулась японка и, загадочно приподняв брови, подтянула манускрипт к себе. Ей ничего не стоило вернуть иероглифу четкость. Достаточно было лишь подуть на него.
– Вот и вся недолга, - довольно сказала она.
– Это магия!
– прошептала Джулия.
– Но зачем, в таком случае, ты тратишь чернила, напрягаешь зрение, если можно перевести весь текст одним махом?