Камаэль
Шрифт:
– Ну-ну, мальчик мой, будь спокойнее. Твоя эмоциональность тебя погубит. Равно как и эмоциональность твоего хранителя.
– Он мне не хранитель!
– Проорал я, вскакивая и опираясь на стол, чувствуя, как сдают последние форпосты защиты и здравомыслия.
– И не смей осуждать Аэлирна - ты и ногтя его не стоишь!
– О-о, - протянул мужчина, расслабленно откидываясь на спинку скамьи и раскуривая очередную сигарету, - вот как. А характер у тебя явно мамашин.
– Не смей говорить так про неё, - кажется, я даже начал брызгать слюной, как бульдог, что не весьма приятно, но я не контролировал себя.
– Ты, вшивый обманщик и интриган…
– Но согласись, Льюис, никто из других интриганов не сохранял такую власть в неприкосновенности. Никто не мог сделать всё так изящно, как я.
– Достаточно!
– Вдоволь наслушавшись высокопарных рулад отца, я поднялся из-за стола, хотя меня тут же зашатало из стороны в сторону, но только благодаря притихшему Аэлирну я не поздоровался с полом.
И только благодаря ему я, раздавленный всем свалившимся на меня, добрался до номера, в котором
– Почему?!
– Крикнул я, с остервенением срывая с себя куртку, напрочь пропахшую алкоголем и дымом, бросая её на пол. Следом я скинул рубашку, едва держась от того, чтобы начать пинать вещи вокруг себя - они-то уж точно ни в чём не виноваты.
– Почему?
Я плюхнулся на кровать и запустил пальцы в волосы, пытаясь справиться с постыдной дрожью собственного тела, со слезами, скатывающимися из глаз по щекам. Моего плеча ласково, успокаивающе коснулись прохладные пальцы Павшего:
– Я не психолог, чтобы вытирать твои сопли, Льюис. Но кое-что я тебе всё-таки скажу. Королевская кровь - это не просто жижа, которая течёт в твоих венах. Это сила, которая напитывает твою ауру, тебя самого. Это то, что делает тебя лучше других, быстрее, сильнее. Она может появиться у того, кто никогда не был в королевской семье - например, у какого-нибудь индейца в вымирающей резервации или у пирата, два раза в жизни видевшего землю. Это феномен, который никто не может объяснить. Возможно, она появляется так же, как и мы, падшие создания, вернувшиеся к жизни ради мести в таком жалком виде, в бесплотном варианте. Возможно, это противовес таким, как мы. Помнишь, ты пытался узнать, как я тебя выбрал?
– Он словно бы присел рядом со мной, руки его обвили мои плечи, сверху объяли тёплые крылья, обдающие меня таким привычным и приятным пряным запахом.
– Я не выбирал тебя. Я продирался в этот мир, взламывал его, пытался свершить свою месть, а потом меня вдруг разорвало на мелкие частички. Я раскрыл глаза и поглядел на плачущего малыша. Он кричал и размахивал маленькими ручками, дрыгал ножками и всячески привлекал к себе внимание. За окном было темно, только луна мягко освещала комнату и кроватку ребёнка. Ребёнок плакал громко, надрывно, наверняка у него уже болело горло. И мне стало его жаль. Я склонился над его колыбелью, погладил его по пушку на голове, и он притих, поглядел на меня своими тёмными, смышлёными глазами и улыбнулся. Я направился прочь, когда он уснул.
Быть духом - сложно. Пытаешься открыть дверь и не можешь. Пролетаешь через предмет, и тысячи пикси вопят тебе вслед. Ещё сложнее заставить себя оторваться от земли. Не чувствовать ветра. Я стал удаляться, двигаться к Туннелю, и он меня не принял. Потому что я почти растаял. И тогда я вернулся к малышу. Вновь почувствовал лёгкий сквозняк. Так я и остался рядом с тобой, Льюис. Потому что что-то решило, что ты будешь для меня отличным сосудом или, хотя бы, подопечным. Пока ты не начал вникать в магию, ты меня не слышал, не видел, не чувствовал. И я будто хранился у тебя под сердцем. А потом вдруг проснулся, а дальше ты уже знаешь, малыш.
– Зачем ты мне это рассказываешь?
– Не особенно прислушиваясь, но внимая, поинтересовался я, рассматривая свои замерзшие, немного покрасневшие от холода руки.
– Зачем мне это знать?
– Ты же задал вопрос “Почему”. А я на него ответил, - ухмыльнулся Павший.
Я не успел понять, что произошло, но откинулся на кровать под сильными руками, широко распахнув глаза.
Он сам научил меня всматриваться в ауру. Возможно, предчувствовал это или знал наперёд, а, может, просто планировал. Павший, наконец открывший свой образ, казалось, проникал в самое суть своим немыслимым, неземным очарованием. Бледнокожий, светловолосый юноша, тем не менее, с фигурой настоящего воина, величественный - настоящий король! Вот, кто явился перед моим взглядом. Вот, кто жадно приникал своими нежными, точно лепестки роз, губами к моему разгоряченному, страждущему телу. Длинные его пепельные локоны струились до самого пояса мягкими волнами, прятались за белоснежными крыльями, сложенными у него за спиной. Его взгляд - пристальный и мягкий, казалось, пронзал насквозь. Но я не мог не заметить изменений, что свершила в нем вампирья кровь, придав лишь большего очарования его до того мягкому, наверняка, лицу. Черты его были заострены, а глаза, миндалевидные, сияли рубином, слившимся с сапфиром, и из-под бледных, немного строго очерченных, губ виднелись едва заметные клыки. У него был прямой, немного более длинный, чем надо, нос. С узкими крыльями ноздрей, с тонкой переносицей. Прямой, не высокий лоб, с проглядывающими через юношеский образ морщинками. Тонкие, приподнятые чуть больше, чем надо, угольно-чёрные брови. И заострённые, хищные черты лица, как у истинной помеси эльфа и вампира - прямые, гордые, природные. Боги видели - это существо было рождено, чтобы совращать, обманывая своей невинностью, и низвергать в водопады страсти, влюбляя всё более безнадежно. Но, быть может мне и чудилось, однако на меня он глядел с особым блеском кровавых глаз. Могло ли так быть, что я напоминал ему кого-то?.. Или, быть может, я заменил его сердцу кого-то навсегда?..
То, что я испытывал в те мгновения, не сравнить с простыми прикосновениями телесного существа. Точно сама музыка, сам цвет-свет ласкали меня, вознося на вершину удовольствия, на пик блаженства этого несовершенного, жестокого и бездумного мира, готового продать своих богов
– Прошу… прошу, Аэлирн, хватит… Я знаю, ты Светлый. Сжалься - возьми меня!
– Прохрипел я, едва не срываясь на рыдания и вновь прогибаясь под Павшим, пытаясь поймать его губы.
Пусть, это лишь на одну ночь, пусть, он призрак. Пусть, это лишь его своеобразное утешение. Но я хочу чувствовать касание губ своего партнёра. Поцелуй - символ горечи, утраты, заботы и любви. Символ доверия и почтения. И я желал, чтобы этот поцелуй передавал мои чувства, мою нежность и глупое доверие к этому погрязшему в убийствах и крови Светлому существу. Ему, как никому другому, было понятно, что значит - потерять любимого, что значит - потерять весомую частичку себя. Я никогда не знал отца и не питал к нему любви, но в эту ночь кусок души, ответствовавший за почтение к этому вампиру, поразил меня в сердце, уничтожил на время. И теперь я искал помощи у того, кто помогал мне уже столько раз, у того, чьи деяния сотрясли до основания мир Светлых и Тёмных существ. И Аэлирн исполнил мою безмолвную просьбу. О, если я всё ещё думал, что всё успел прочувствовать и узнать, - он разбил мои сомнения. Мне казалось, что он целует не только мои истосковавшиеся по ласке губы, но и мой разум, мою суть - то, что закрепилось глубоко внутри меня, неосязаемое и неощутимое, способное сподвигнуть на великие подвиги и глупости. Будто ветер проникал в меня свободным дыханием, сдавливающим горло и лёгкие, грудь стальными кольцами. А затем, перехватив одной рукою мои кисти, он избавил меня от лишней одежды лёгким движением своих хищнических пальцев.
– Ты ведь не будешь сопротивляться, Льюис?
– Ласково, ядовито-ласково, шепчет Павший возле моего уха, обжигая своим дыханием шею и плечо, прижимаясь ко мне.
– Ты не маленький, да и я обещаю быть нежным.
– Я похож на дурака, Аэлирн?
– Сипло рассмеялся я, откидываясь на подушку и всматриваясь в расплывчатый образ Павшего.
– Я скорее членом скалу пробью сейчас, чем стану сопротивляться.
– О, я бы с огромным удовольствием на это посмотрел. Может, отпустить тебя к лешему и полюбоваться на красивые дырочки в скалах?
– Павший насмешливо вскинул тонкие брови.
– Может, оставишь свои разговорчики на потом? Уверен, у тебя не меньше моего свербит одно место. Не станешь ничего делать, и уже я буду любоваться красивыми дырками.
– Ты решил взять меня на слабо?
– Бывший эльф опасно сощурился, а мне было так легко после пива, что по физиономии начала расплываться улыбка.
– Не заставляй меня запрыгивать на тебя самостоятельно, а то я решу, что ты струсил, - добиваю его и наблюдаю за тем, как начинают мерцать его глаза от возмущения и непонимания.
– Ну так что, господин Павший?
Я изобразил на лице подобострастную, восхищённую улыбку, приоткрыл губы, самостоятельно раздвигая ноги и не сводя взгляда с медленно вытягивающегося лица Аэлирна. Пальцами очертил затем собственную грудь, гипнотизируя его и явно собираясь поражать его и дальше. Право слово, он выглядел так, словно впервые в жизни (как-то даже оскорбительно по отношению к его нынешнему положению!) увидел парня, раздвигающего перед ним ноги. А я не собирался останавливаться на достигнутом - согнул ноги в коленях, обхватывая собственные ягодицы пальцами и чуть раздвигая их в стороны, приподнимая бёдра, чтобы мужчина не пропустил ничего. Брови его медленно, но верно поднимались всё выше, пока я принимался потирать кончиками пальцев меж ягодиц, надавливая на анус и принимаясь постанывать. Но негромко, чтобы Павший успел прочувствовать всё. Игра завлекала меня всё больше, и я, не раздумывая более ни минуты, повернулся к нему спиной. Перекинув волосы через плечо, как увидел в каком-то дешёвеньком романе, который крутили по телевизору в баре, оглянулся на мужчину через собственное плечо и улыбнулся. Именно тогда, когда я улыбнулся, я расслышал низкий, животный рык Павшего. Верхняя губа его чуть приподнялась, обнажая острые вампирские клыки, которыми меня явно собирались искусать. Он метнулся ко мне резко, накрывая собственным холодным телом, едва не вжимая снова в кровать. И в то же время его прикосновения, властные и жесткие, разгоняли нестерпимый жар по моему телу, заставляя подчиняться его воле, ещё более пошло вилять разгорячёнными бедрами. Но все это продолжалось лишь до тех пор пока я не ощутил прикосновение его клыков к собственной шее. Это было воистину завораживающее чувство - отголосок ледяного дыхания на коже, а затем - острая боль, сменяющаяся жидким огнём в венах. Я не мог даже продохнуть, сипел, впиваясь пальцами в простыню и глядя на стену перед собой.