Камень третий. Дымчатый обсидиан
Шрифт:
Даже для Кангасска маленькая гордая крепость значила много, а уж люди воевавшие и вовсе остановили тарандров и, спешившись, склонили головы в память о последнем миродержце… великом полководце, поэте и человеке, имя которому — Макс Милиан Ворон.
Никогда еще Кангасску не доводилось слышать столько военных сказаний, как в этот вечер, под стенами кириакской крепости… Какие слова, горькие и искренние, звучали над пламенем костра! И как блестели глаза говоривших — словно в них стояли слезы.
И кто-то сказал: «Ты их наследник, Дэлэмэр. Ты наша надежда…»
Путь от развалин Кириака до Нави занял еще четыре дня: смешно сказать, но дороги туда не было вообще. Потому и получилось так долго. Но удача хранила маленький караван, и затянувшееся путешествие никому не было в тягость. Особо суеверные (среди простых вояк, лишенных подсвеченных амбассой талантов, магической защиты и природного иммунитета Марнсов, таких полно) даже начали поговаривать о том, что удачу приносит Ученик миродержцев. Кан лишь горько смеялся над этим…
— …Мы будем в Нави на закате, — задумчиво сказала Кангасску Тимай.
Она сейчас ехала верхом на чарге, а Кан, по обыкновению, шел рядом. Не по годам серьезная и рассудительная, как все, кто зовет Марнадраккар своей родиной… и очень милая, несмотря на болезненную бледность лица: дань постоянной охоте на детей тьмы и подтачивающему силы кашлю. В ее глазах отражалось спокойствие бывалого воина и печаль, которую Кангасск сам до конца не понимал.
Тимай часто говорила с ним, но больше любила слушать. Возможно, впервые в жизни Кан чувствовал, что ему тоже есть что рассказать. Ему, проспавшему войну и шесть тяжелых лет послевоенного мира!.. Ему, увидевшему собственную дочь уже взрослой и знающему о ее детстве лишь из писем Макса!.. Ему — было что рассказать…
Когда закончились истории из жизни, подаренные кратким временем Ученичества, Кангасск, удивляясь самому себе, пустился в рассказы об иных мирах. Сигиллан, Саренга… и многие, многие другие. Они всплывали в памяти один за другим. Увиденные за тринадцать лет странного сна. Однажды, в силу своей доверчивости, Кан рассказал Тимай и про мир-первоисточник. Он и представить не мог, какой это произведет эффект… наверное, признайся он девчушке в любви и пообещай ей половину Омниса в подарок, восторг был бы меньше… Смутившись, Кангасск отвел взгляд — и увидел шагающего рядом Немаана: в глазах того тоже был восторг, но иного рода — как если бы к этому сильному чувству примешали что-нибудь не вполне достойное: жадность или коварство. Но это быстро прошло, и маг, рассмеявшись, шепнул Кангасску на ухо: «Осторожнее, Кан. Она и так
Странная печаль в глазах… «О Небеса… — вздохнул Ученик. — Не надо…»
Проницательность иллюзиониста Кангасска неприятно удивляла каждый раз. Этот знаток людских душ частенько бесцеремонно открывал чужие тайны и совершенно не понимал намеков на то, что этого делать не стоит.
«Она воин, хоть и кроха такая, — заметил Немаан вечером того дня, ни с того ни с сего. — Такие в бой идут с именем любимого на устах. А тебе она ничего не скажет…»
Спокойствие и печаль… Потому что этот день пути — последний…
— Рассказать тебе что-нибудь, Тимай? — ласково спросил Кангасск. Вечно быть причиной чужой грусти… таков удел последнего сына Сайнара, клявшегося в свое время ни за что не повторять пути отца.
— Нет, не надо, Кан, — покачала головой Тимай. Во всем караване Ученика Миродержцев звали так только она и Немаан. — Почему-то сейчас не хочется историй… хотя потом я буду жалеть об этом: тебя очень интересно слушать… Но лучше скажи, что ты будешь делать дальше? Останешься в Нави? Или пойдешь с караваном обратно?
— Честно говоря, не знаю, — Кангасск виновато улыбнулся и пожал плечами. — А ты?
— Я? — грустная Тимай улыбнулась. Не сказать, что улыбка вышла веселой, но глаза хрупкой девушки озарил едва уловимый внутренний свет. — Для начала я отведаю цветочного меда. А там видно будет.
— Цветочного меда? — с удивлением переспросил Ученик.
— Да, — бодро отозвалась Тимай. — Это традиция гильдии Астраха: угощать медом тех, кто прошел новый маршрут впервые. И тех, кто встретил пришедших. Будет праздник.
— Праздник? — сдержанно рассмеялся Кангасск.
— Ага. Потому к тебе просьба: не исчезай до конца праздника. Обещаешь?
— Обещаю.
Произнося это, Кангасск себя прямо-таки ненавидел. И отца заодно… А потом перед мысленным взором предстала безлунная ночь, где в дрожащем тумане мерцали десятки красных голодных глаз, и — хрупкая фигурка с коротким мечом, одна против всех… Хриплый, срывающийся голос, далекий, как эхо, прокричал в кишащую тварями тьму: «Кангааааск!!!»… и все пропало.
Осталось три года, девять месяцев, восемь дней… время пошло… И ничего нельзя изменить.
Марнс, даже юный, не боится смерти. Марнс смеется в лицо детям тьмы… Но как же все это несправедливо…
…Под порывами северного ветра скрипели древние сосны; алое солнце садилось за горизонт, окрашивая во все оттенки заката добротный деревянный город с высокой стеной, увенчанной смотровыми башенками. Нави принимал торговцев медового пути. Расцвеченный белыми Лихтами караван вошел в открывшиеся ворота под тихие приветствия встречающих и неуемный стрекот ночных сверчков.