Камерная музыка
Шрифт:
— Мы вообще против того, чтобы людей закрывали в тюрьмах!
После этого высказывания к нам подошел Fight и велел не высказывать никаких мнений относительно судебного процесса над Тимошенко:
— Руководство клуба очень просит. И так могут закрыть клуб на сегодня, пожалуйста, вообще никакой политики.
С каждым годом Украина все менее демократична, пожаловался Зоран. Все больше напоминает Москву. Он с тоской вспоминал, как несколько лет назад гулял по Киеву, спокойно распивая пиво, когда в России эта простая радость была уже недоступна. А теперь даже в клубе нельзя высказать частное мнение относительно громкого дела.
Улицу на время открыли, людей стало больше. Мы продолжили выступление. Закончили, раздали кучу автографов, а Кирилл стал продавать диски, напечатанные им в Казани. У него были великие планы, создание лейбла «ИЛ-music», на котором
Мы получили деньги, Fight сказал, что все равно не все люди смогли пройти, извинился, что так вышло, и дал нам часть своей доли за концерт.
Прощания, мы поехали на вокзал. Сели в поезд до Харькова.
В Украине замечательные цены на железнодорожные билеты. Ехали в купе по цене примерно 300 рублей с человека за билет в переводе на русские деньги. Почти все быстро легли спать, растаявшие от такой доступной роскоши и вкусного украинского пива. Даже Зоран, обычно пьющий до последнего и никогда не пьянеющий, завалился на полку. Только мы с Женей зависли где-то возле туалета и говорили на грустные темы. Он обычно не очень-то много говорил, только по конкретному поводу и иногда шутил, но тут вдруг боль хлынула из его сердца под действием алкоголя. Я тоже неистово жаловался на чувство вины, с детства преследующее меня. Слезы застыли в наших глазах, но тут Женя, переполненный этой горечью, выбил локтем стекло напротив туалета и быстро ушел спать.
Было душевное выступление в Харькове, потом учеба и работа, нормальное выступление в московском «SQUAT-кафе», удовлетворительные — в рязанском клубе «Дом культуры» и «Эрарте» — неформальном музее современного искусства в Санкт-Петербурге.
…Сначала поставили рекорд — около ста восьмидесяти человек в Москве, через двое суток рекорд — около двухсот человек в Петербурге.
Потом опять работа, учеба и выступление в Казани на выходных.
…Выпивка с казанскими друзьями, настройка звука в клубе «Маяковский. Желтая кофта». Я слышал, что со звуком там раз на раз не приходится. На наш концерт — хорошо не пришлось, несмотря на то что предварительно все хорошо звучало.
Дело было в том, что выступало три группы — две у нас на разогреве, и мы — последние. В таких случаях хороший звукорежиссер делает пометки, приклеивает кусочки разноцветного скотча к аппаратуре или записывает, какой музыкальной группе соответствует какая настройка пультов, с какой громкостью играет каждый монитор для каждого музыканта. Наш звукорежиссер ничего такого не делал, полагался на свою память, а память была ни к черту. Начав концерт перед зрителями, мы изумились. Играли, не слыша себя, сцена была залита кашей из пукающих и вякающих звуков. Между треками материли звукорежиссера. Он что-то подкручивал, огрызался, мы продолжали играть. Со сцены мы были уверены, что это полный провал, но потом я видел несколько записей — нет, скорее, просто рядовой концерт. У людей не было претензий, они благодарили за то, что мы снова добрались до Казани.
В Москву возвращались раздельно. Плацкартных мест не было совсем. Саша и Костя боялись не выспаться перед рабочим днем, решили, что лучше доплатить и ехать в купе. Я, Оксана (она со мной не ездила только в Рязань и Петербург), Зоран и Женя хотели еще покуражиться и поехали в сидячем вагоне.
Наш вагон был последний, и когда мы вышли в тамбур, увидели в дверное окошко радугу на фоне вечернего неба. Это было очень красиво. Один из нас дернул ручку, и дверь вдруг открылась. И вся эта красота с шумом колес ворвалась в тамбур и досталась только нам четверым. Рельсы и лес по краям стремительно убегали назад, завораживая, призывая выброситься из движущегося поезда навстречу природе и яркой радуге. Мы вчетвером, опасно стоя у дверного проема, любовались и пили вино, благодарные такому подарку, лучшему, который только можно было получить в конце тура. Я вспомнил одну русскую рэп-группу конца 90-х, которую не слышал с отрочества. Называлась она «Типичный ритм», их песни иногда мне попадались на пресловутых новосибирских сборниках рэпа. Вернее сказать, прослушанных мной их треков было всего три: на трех кассетах подряд. Но самое сильное впечатление я получил от композиции «Настрой» с «Русского рэпа 5». Прослушал ее на кассетнике не меньше тысячи раз, и мне всегда было мало. Два парня с немного гопническими голосами и очень лиричными интонациями читали нечто совершенно бессюжетное о внутреннем пути героя, о природе, о закате и о водке — «мечте, царапающей грудь». Я не
я вижу свет постепенно гасит темный огонь
я вижу тень закрывает небо черной луной
и вижу как моет руки темно-серой водой
мой настрой мой настрой
Но я, да, нащупал это, настоящий эмоциональный ключ, колодец, из которого пил нужное настроение или, как некоторые говорят, — «вдохновение».
Пока мы ужинали на своих местах купленными в «Пятерочке» салатами и слойками, проводники закрыли волшебную дверь. Наверное, кто-то из пассажиров доложил. Оксана устала и уснула, свернувшись клубочком в кресле. Мы с Зораном и Женей продолжали пить в тамбуре. Женя, уже не трезвый, пытался открутить ножом винтики, чтобы снять дверь и продлить чувство свободы, но не получалось, и он, не выдержав напряжения, выбил окошко локтем. Женя открывал свои темные стороны. Изначально казавшийся мне ровным, он скрывал за своими длинными ресницами разрушительные инстинкты и тягу к самоуничтожению. Женя выбил окно, но почему-то я — изранил руки, вытаскивая опасные стекла по периметру.
Потом алкоголь подействовал в полную силу, и мы с Женей наперебой стали рассказывать Зорану о несчастном детстве и бессмысленности существования. Он все это прекрасно знал, но без брезгливости и даже с интересом выслушал. А потом обнял нас одного за другим по-отечески, и на душе стало легче.
Когда я извинюсь перед Зораном за это происшествие, за слюни и сопли, распущенные от опьянения и усталости, он ответит, что извиняться не стоит. Симпозиумы в тамбурах поездов в конце гастрольных туров стали одними из самых любимых моментов в его жизни, признается Зоран.
* * *
В маршрутке мне становится плохо. Чувствую, как заболеваю. У меня нет оплачиваемого отпуска, поэтому я взял слишком много лишних смен, чтобы компенсировать две недели отгулов в связи с грядущим путешествием. Работал восемь дней подряд, и мой организм не выдержал. Еще на работе сегодня начал кашлять и сморкаться. Сотрудники трусливо косились на меня, боясь бациллы.
Сейчас, похоже, поднялась температура — плюс была тяжелая утренняя смена. Согласился поработать с утра, решил усраться напоследок, какая разница, если через несколько дней я буду купаться в море, подумал я. Но феназепам закончился, опять не спал ночь, и пришлось нелегко. Выключаюсь, проваливаюсь в муть, ударяюсь виском об окно маршрутки, включаюсь.
Я проехал нужную остановку. Но это ничего — выхожу — зато можно зайти в аптеку. Покупаю баночку драже аскорбиновой кислоты, бумажные платки и лекарства: терафлю, амиксин. Захожу в продуктовую лавку, покупаю мед и лимон. Дома съедаю всю аскорбиновую кислоту, долго разжевывая кислятину. Запиваю чаем с медом и лимоном.
Таблетка амиксина, завариваю «Терафлю», залезаю под одеяло с полным желудком теплой жидкости. Звоню Оксане, предупреждаю, что отключу телефон и лягу спать.
— Вытащи тогда ключи из замка, — советует она.
Хорошо, вытащу.
— Давай, выздоравливай скорее. Люблю тебя, — говорит она.
— И я. Целую очень, — отвечаю.
— Целую очень, — повторяет она.
Вылезаю из постели, вытаскиваю ключи из замочной скважины, чтобы Оксана смогла открыть дверь снаружи, когда вернется с работы. Чтобы не пришлось будить меня. Ложусь, и начинается карусель. Я не могу пройти регистрацию. Я забыл паспорт. У меня вообще нет паспорта. Переворачиваюсь на другой бок. Не могу найти Оксану в аэропорту. Мы ехали на разных маршрутках. Нам вообще не в этот аэропорт. Меня бьют мусора. Я валяюсь в обезьяннике, один мусор склонился надо мной и протягивает помятую тетрадку. Я не понимаю, что ему надо.