Камерная музыка
Шрифт:
Пошел в общежитие — комендант не хотела мне ставить печать. Говорит, сначала езжай в военкомат, снимись с учета или хотя бы сейчас мне покажи военный билет. Вдруг ты скрываешься от армии?
Не было у меня с собой военного билета. Я думал ехать за ним в Щелково, но на это ушло бы три часа. Пришлось войти с ней в диалог:
— Пожалуйста, позвоните в военкомат, они поднимут списки и скажут, что у меня военный билет.
— Не могу. Некуда мне звонить.
— Да там у них все отмечено. Точно говорю. У меня совсем недавно закончилась временная регистрация. Им несложно будет найти мою папку.
Через пятнадцать минут такого разговора комендант позвонила в военкомат. Да, действительно, у меня проблем нет, военный билет, а не приписное, не обязательно к ним меня отправлять, можно расписаться на обходном листе.
Потом еще нужно было поставить печать на каждой кафедре сценарно-киноведческого факультета,
И вот подал документы обратно во ВГИК. То есть сначала сфотографировался и попросил в отделе по работе со студентами отксерокопировать мой паспорт. Отстоял полтора часа в очереди и стал абитуриентом в шестой раз в жизни или даже в седьмой. Система образования претерпела изменения: диплом бакалавра я получу к 30-ти годам, а если будет желание — к 32-м получу диплом магистра.
У нас с Оксаной будет хорошая интеллигентная семья: я — кинематографист, она — инженер. Умные обыватели, хорошие люди, охотно критикующие правительство РФ.
Кирилл приехал на два дня со своими басовыми партиями, чтобы присутствовать при начале сведения. Я взял несколько отгулов, потому что работу помимо экзаменов и записи не потянул бы.
18-го июля записали клавишные партии. Записывались у Квэинта, моего знакомого звукаря, неудавшегося пока рэпера. Он уже пересводил мне «детского психиатра» почти два года назад. Квэинт в отличие от Бориса умел записывать и сводить, у него дома был хороший микрофон, хорошие колонки и недавно купленный стационарный Макинтош. Квэинт закончил колледж при ВГИКе, оттуда я его и знал, некоторое время проработал звукорежиссером на телевидении, недавно его сократили, он слетал в Египет, вернулся без денег и с желудочной инфекцией. Ему было на руку, что мы предложили работу и немного денег — оставшиеся на Яндекс-кошельке 6 тысяч. После каждого дубля бедный Квэинт бегал в туалет. Зоран проживал тут, в Марьино, приехал на велосипеде, выпил кружку кваса и готов был сесть за миди-клавиатуру. Но мы очень долго настраивали программы. Что-то там у Квэинта слетело, случился простой. Когда Зоран принялся за дело, был почти вечер. Играл он не в каждой песне, к тому же, хорошо отрепетировал. Почти все делал с первого раза, попрощался, уехал домой.
После первого дня записи я и Кирилл остались ночевать у Квэинта в Марьино, потому что утром мне нужно было на экзамен по русскому языку (в Щелково ехать не вариант), а Кирилл планировал дождаться Женю, который приедет утром, и контролировать запись гитары.
У меня немного ехала крыша, наша музыка звучала и звучала в голове. В метро я затупил и не вышел на Сретенском бульваре, хотя мне нужно было там выходить, и, к тому же, голос сказал: «Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны». Но смысл слов дошел до меня, только когда двери закрылись. Поезд отъехал куда-то в пустоту и остановился. Я впервые попал в технический аппендикс метрополитена. Жал кнопку «вызов машиниста», лампочка загорелась. Машинист не отвечал, но вдруг мне расхотелось с ним говорить. Я жал и жал на кнопку, надеясь, что лампочка погаснет. Вдруг поезд поехал и вывез меня на станцию Чкаловская.
Добравшись до аудитории, я написал изложение за двадцать пять минут. Это был рекорд. В прошлый раз, поступая, я сдавал все экзамены быстрее всех, на этот раз хотел улучшить результаты. Напрягаешь мозги и работаешь без перерыва.
В общем, изложение было несложно написать — уже с первого чтения позволили делать пометки, и я почти целиком его записал, так как пишу достаточно быстро. Я сразу узнал Льва Толстого, хотя и не знал рассказа: дворянина кусают комары на прогулке, сначала он хочет уйти из леса, месит комаров, кожа дико зудит, но вдруг человек испытывает чувство единства с лесом, когда все его тело в этой комариной массе. Зря я искал славы и удовольствий, думает ошалевший дворянин, зря я был эгоистом! Буду жить для других! Переписал на чистовик, раз перечитал с конца: последнее предложение, потом предпоследнее и до первого. Способ проверять ошибки, чтобы фабула не отвлекала от орфографии.
Вернулся в Марьино, где Женя уже писал гитару. Руки у него были кривее, чем у Зорана, времени уходило больше. Женя ругался, что хуже всего записал «это не моя жизнь» и «осень», которые были для него важнее. Он хотел сделать так, чтобы можно было почувствовать дух американского панка 90-х. Того, что называли «эмо» во времена, когда Fugazi записали «Красную медицину». В этих двух треках Женя сам придумывал партии, а не переигрывал и не переделывал чужие. В целом альбом получался не таким, каким он хотел его видеть: песня «смердяков», к примеру, вообще напоминала брит-поп. В дальнейшем Женя хотел бы идти в другую сторону: хотел экспериментов, фидбэков,
Но «макулатура» давала ни с чем несравнимые воспоминания. Как когда после концерта к тебе у бара подсаживается человек с нашивкой Magrudergrind на джинсовке, рассказывает, как приехал сюда из самой дремучей в мире деревни, где никто, кроме него, вообще не слушает музыку, и говорит «спасибо».
Во второй половине дня должен был приехать Костя. Приехал с небольшим опозданием, как обычно. Мы приступили к вокалу. Жара стояла не такая, как прошлым летом, но все же пекло неслабо. Где-то +32. Это стало особенно ощутимо, когда нам пришлось закрыть все окна и балкон. Мы разделись до трусов и начитывали свои остросоциальные речитативы в распахнутый шкаф, дверцы которого Квэинт завесил одеялами. Бережно он относился к качеству звука. Несмотря на залитые потом глаза и вонючие яйца, получалось у нас неплохо. Благодаря многочисленным репетициям даже Костя многое записывал с одного дубля.
На записанный по-новому трэк «толстяк страдает» Квэинт повесил автотюн — эффект, который вытягивает ноты. Получилось очень смешно — как в 90-е певица Шэр пела, блея: «Do you believe in love?», так мы теперь надрывались:
мир накренился пылает в лучах заката-а-а-а-а
будний вечер толстяк страдает у банкомата-а-а
Решили это оставить.
20-е июля — день моего рождения. Лучшим подарком было слушать, как качает музыка, сводить и надеяться, что альбом будет действительно сильным. Еще я получил книгу от Жени.
Сводили целый день. Кирилл уехал немного раньше, зачем-то наобещав в следующий раз подарить мне подарок, — ему нужно было на поезд.
А мы с Женей сидели над сведением, пока были силы, командовали Квэинтом, потом ехали в автобусе и пили пиво, которое казалось очень вкусным после проделанной работы. Приятная усталость. Но вдруг осознание — мне двадцать шесть лет.
Это ни в какие ворота не лезло, я еще не успел привыкнуть к числу «25». Возраст придумали чиновники и чиновницы, чтобы иметь человека и вертеть им, как угодно. В двадцать шесть лет у моего папы родился второй ребенок. Оксана на два года младше меня, но ведь через несколько лет, может быть, через два или через четыре, она не сможет уже бороться с инстинктом размножения, женщинам это сложно. Ее тело будет требовать, подчинит разум желанию растить в себе плод. Скорее всего, я буду пытаться оттянуть момент, но поддамся. Я слаб и боюсь смерти, не смогу сказать твердое «нет». Это гнусно — размножаться, чтобы притупить страх, но люди по-другому не умеют. Лучше бы им, конечно, признать, что их существование — ошибка, перестать производить потомство, остановить любое производство и бесконечное изнасилование земных ресурсов и мирно тихо умереть, одному за другим. Но человечество будет до последнего делать вид, что контролирует ситуацию, строить из себя хозяев. Людская трусливая природа подставит меня, и пусть я не здоровый бык, а хилый поэтишка, но в определенный момент упорный сперматозоид доберется до яйцеклетки. С маленьким ребенком на руках мы встретим гнев природы, «гнев Божий», если хотите, и, вероятно, погибнем вместе со всем человечеством. А может быть, чудесным образом выживем, единицы из миллионов. Тогда, выбравшись из-под завалов и освоившись, став последними представителями исчезающей лишней расы, будем жить втроем в радиоактивной квартире разваленного дома. Я буду гулять с ребенком, как отец гулял со мной, только не по тайге, а по сияющим ядовитым развалинам, и рассказывать, чем раньше были эти руины, какой суетливо-бессмысленной была жизнь. Пересказывать фабулы великих романов мировой литературы и читать немногочисленные стихи, которые знаю, в красивом постапокалипсическом закате. Все, что я смогу передать ребенку, — свою печаль. Однажды ребенок поднимет на меня полные слез глаза и спросит, зачем я произвел его на свет.
Эти размышления меня тронули, значит, они были настоящими и могли бы стать новым текстом, так я думал.
Сели с Женей в метро где-то в двенадцатом часу и разъехались по домам.
На следующий день я сдавал экзамен «литература устно». В моем билете были вопросы:
1) Поэмы «Мцыри» и «Демон»
2) На выбор: «Белая гвардия» или «Мастер и Маргарита»
За годы, прошедшие с окончания школы, я это забыл. Двух слов связать не мог. Вообще, устные экзамены всегда были моей проблемой. Даже собеседования на работу я научился проходить, но с устными экзаменами было очень плохо. Язык не слушался. Преподаватель знал меня. Он спросил: