Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)
Шрифт:
Байрон встал.
— Думаю, лучше отстегнуть линь, но надеть костюмы.
Ризетт согласился. На планете было солнечно, в воздухе было мало водяного пара, отсутствовали облака, но было очень холодно.
Автарх стоял у главного люка «Безжалостного». Его костюм был из тонкого пенообразного материала, весил лишь долю унции, но давал прекрасную изоляцию. Маленький цилиндр с двуокисью углерода был пристегнут к груди. В нем была небольшая щель и газ вытекал постепенно, создавая необходимую
Автарх сказал:
— Хотите обыскать меня, Фаррил?
Он поднял руки и ждал со спокойным лицом.
— Нет, — ответил Байрон, — хотите проверить мое оружие?
— И не подумаю.
Вежливость их была холодной, как погода.
Байрон вышел на яркий солнечный свет и взялся за ручку тяжелого ящика, в котором находилось радиооборудование. Автарх взялся за другую ручку.
— Не очень тяжело, — сказал Байрон.
Он обернулся. Артемизия стояла в люке.
На ней было простое белое платье, развевавшееся на ветру. Полупрозрачные рукава в свете солнца стали серебряными.
На мгновение Байрон опасно оттаял. Он хотел вернуться, схватить ее так, чтобы синяки остались на плечах, почувствовать, как ее губы встречаются с его губами.
Вместо этого он коротко кивнул, но ее ответная улыбка и взмах руки были обращены к Автарху.
Пять минут спустя он обернулся и по-прежнему увидел белое платье у открытого люка, потом подъем поверхности закрыл от них корабль. Теперь на горизонте виднелись только скалы.
Байрон подумал о том, что ждет его впереди. Увидит ли он когда-нибудь снова Артемизию? И как она будет реагировать, если он не вернется?
Глава 18
На грани поражения
Артемизия следила за ними, пока они не превратились в крошечные фигуры, бредущие по голому граниту, и совсем не исчезли из виду. На мгновенье, перед тем, как исчезнуть, один из них оглянулся.
Она не была уверена, кто именно, а на мгновенье ее сердце замерло.
Байрон не сказал ни слова при расставании.
Она отвернулась от солнца и скал, металлический интерьер корабля внушал больше спокойствия. Чувство одиночества овладело ею. Никогда в жизни она не была так одинока.
Может, именно это и заставило ее вздрогнуть, но она сочла бы непозволительной слабостью, если бы призналась, что дрожит не только от холода.
Она сказала:
— Дядя Джил, почему ты не закрываешь иллюминаторы? Можно замерзнуть до смерти.
Термометр показывал семь градусов, хотя обогреватели работали на полную мощность.
— Моя дорогая Артемизия, — спокойно ответил Джилберт, — если ты настаиваешь на своей привычке ничего не надевать кроме легкого тумана здесь и там, то ничего удивительного,
Но он все же щелкнул переключателями, иллюминаторы и люк закрылись.
Вспыхнул внутренний искусственный свет.
Артемизия села в мягкое пилотское кресло и бесцельно положила руки на рычаги. Здесь часто лежали его руки. При этой мысли ей стало теплей, но она тут же сказала себе, что это просто результат действия нагревателей.
Проходили долгие минуты. Все трудней становилось сидеть спокойно. Она могла бы пойти с ним! Она тут же поправила свою мятежную мысль: не с «ним», а с «ними».
Она сказала:
— Зачем им вообще устанавливать передатчик, дядя?
Он оторвался от приборов:
— А?
— Мы пробовали связаться из космоса и ничего не добились. Что же даст нам передатчик на поверхности планеты?
— Мы должны стараться, моя дорогая, — ответил Джилберт. — Должны во что бы то ни стало найти планету повстанцев.
И добавил сквозь сжатые зубы:
— Должны!
Прошло немного времени, Джилберт сказал:
— Я не могу их найти.
— Кого?
— Байрона и Автарха. Хребет отсекает их, как я ни настраиваю отражающие зеркала. Видишь?
Она ничего не видела, кроме мелькания скал.
Джилберт остановил верньер и сказал:
— Вот корабль Автарха.
Артемизия бросила на него взгляд. Он лежал в долине примерно в миле от них и невыносимо сверкал на солнце. В этот момент корабль показался ей настоящим врагом. Он, а не тираниты. Она неожиданно и сильно пожелала, чтобы он никогда не приближался к Лигейну, чтобы они остались в космосе втроем! Какие это были дни! Неудобные, но счастливые! А теперь она может лишь причинить ему боль…
Джилберт неожиданно спросил:
— Чего он хочет?
Артемизия взглянула на него и увидела как бы сквозь дымку. Ей пришлось мигнуть, чтобы все стало отчетливей.
— Кто?
— Ризетт. Я думаю, это Ризетт. Но он идет не сюда.
Артемизия уже была у экрана.
— Сделай изображение больше, — попросила она.
— На таком коротком расстоянии? — возразил Джилберт. — Ты ничего не увидишь. Невозможно держать изображение в фокусе.
— Больше, больше, дядя Джил.
Что-то бормоча, он занялся телескопическим устройством и принялся обыскивать участки скал. При легчайшем прикосновении к приборам, они мелькали мимо с такой скоростью, что ничего невозможно было рассмотреть. На мгновение мелькнула большая тяжелая фигура. Несомненно, это был Ризетт.
Джилберт снова поймал его, на мгновение удержал изображение, и Артемизия сказала:
— Он вооружен. Видишь?
— Нет.
— Говорю тебе, у него бластер большой дальности.