Камуфлет
Шрифт:
Наконец усталый, но успокоенный Ксаверий Игнатьевич плюхнулся в кресло, обмакнул перо и принялся дописывать дело на «чурку».
Как назло, ожил телефонный аппарат.
– Пристав Шелкинг слушает! – рявкнул подполковник.
– Здравствуйте, голубчик, как поживаете?
– Благодарю, ваше высокоблагородие, все слава богу.
– Ксаверий Игнатьевич, что собираетесь делать с обрубленным трупом? Дело-то глухое. Вести розыск неизвестно кого затруднительно.
– Что прикажете?
– Не
– Никак нет.
– Я вот что подумал, давайте покажем его народу, может, кто и опознает?
– То есть как?
– Да как обычно, подполковник. Отправляйте тело в морг Медико-хирургической академии, дадим объявление, народ пойдет глазеть, может, кто признает. Будет хоть какая-то зацепка.
– Когда отправлять?
– Да прямо сейчас и отправляйте. К утру его приготовят, чтоб не совсем жутко смотреть было.
– Слушаюсь!
Шелкинг повесил рожок и ощутил, как дурное настроение разливается желчью. Ну как понять этих господ из сыска! Один в морге что-то мудрит, другой приказы отдает сомнительные. Эх, скорей бы пенсия!
Августа 7-го дня, лета 1905, после шести, +24 °C.
Недалеко от Финского вокзала Финляндской железной дороги
Отстали, всяко отстали филеры, уж если изловчились и приняли его у Соболевских бань. А все потому, что «ванька» гнал за обещанную «синенькую» так, что лихачи на тройках свистели вслед с завистью.
Эх, да не только они!
Городовые с Дворцовой набережной провожали недоуменным взглядом недозволенный ураган. Русалки на ограде моста Александра II, в просторечье Литейный, слились в живую фильму под топот копыт. А у самого вокзала семейство мирных дачников чудом избежало колес беспечного ездока. В общем, вылезая на ватных ногах, коллежский советник зарекся переплачивать извозчикам: в конце концов, жизнь дороже исполнения долга. Зато господин в черном посмотрел на Ванзарова без высокомерия.
На сей раз Ягужинский прибыл в скромном выезде с закрытым верхом. Полковник опять оделся в штатское, дорогого сукна. Пока Ванзаров запихивался в тесный диванчик, черный господин прыгнул на козлы.
Тронулись, к счастью, шагом.
– Опоздали на пятнадцать минут, – холодно заметил начальник охраны.
– Профу профения, задержался в бане…
Иван Алексеевич даже бровь согнул удивленно.
– Исключительно по служебной надобности… Но, полагаю, мое дознание окончено?
– То есть как?
– В связи с утренним событием.
– В чем дело? – раздраженно повысил голос Ягужинский.
Конечно,
Полковник выслушал молча, вопросы не задавал, ничему не удивился. Даже подрыв гремучей ртути оставил его внешне спокойным.
– Не могу сказать, что гибель князя меня опечалила, – наконец проговорил он. – Но в нашем договоре она ничего не меняет.
– Позвольте, мы договорились…
– Приняли обязательство, – поправил Ягужинский. – Прошу это учесть. Нам не важно, жив или мертв Одоленский. Перед вами поставлена задача установить лица, представляющие большую опасность, чем он. Они почувствовали угрозу и устранили князя. Да, дело осложняется. Но найти их надо. Хотя бы как убийц последнего отпрыска княжеского рода. Теперь очевидно: Одоленский был мелкой пешкой. Нам нужны ферзи и короли. До катастрофы два дня. Продолжайте розыск, умножив усилия.
– Для этого требуется попасть в особую картотеку министерства.
– Исключено. У меня нет полномочий. И никто их не даст. У вас всё?
Родион Георгиевич попросил минутку, неловко полез во внутренний карман, замешкался, а тут еще пролетку качнуло, он принялся извиняться, в общем, довести полковника до красного каления оказалось несложно. Наконец извлек снимок, уже помятый, и передал «живую картину» обратной стороной.
Иван Алексеевич прикоснулся к листку с неприязнью, перевернул и на секунду не совладал с собой.
– Где взяли? – зачем-то шепотом спросил он.
– В доме покойного князя Одоленского. – Ванзаров наивно улыбнулся. – А разве у вас нет такого же?
– Это невозможно.
– Снимок найден при осмотре места преступления.
– Спрятан в тайнике?
– Почти. Стоял на каминной полке.
– В гостиной?!
– В спальне. Снимок вложили в рамку, она находилась напротив постели, на которой князю взорвали горло. – Родион Георгиевич не врал, но мелкие детали не стал уточнять.
Шевелением губ Ягужинский послал проклятие на чью-то голову.
Это кое-что открыло. Во-первых, среди прислуги Одоленского у полковника есть свой человек, который ничего не знал о снимке. Значит, не он его ставил, и осведомитель точно не Бирюкин. Но, главное, в биографии князя этого снимка не должно было быть.
– Могу ли знать, кто этот юнофа? – вежливо спросил коллежский советник.
– К делу не относится, – отрезал Ягужинский и, пряча фотографию, добавил: – Об этом снимке не должен знать никто. Сыщите негатив, буду ваш личный должник.