Канареечное счастье
Шрифт:
Поблагодарил я его с сердечными излияниями и направил свои стопы. Действительно, везде получил деньги, и даже в казачьем союзе. Насчет родителя только спросили меня в казачьем союзе — откуда, мол, происходит. Смутился я при этом вопросе.
— Из Екатеринославской, — говорю, — губернии папенька мой происходит.
А они отвечают:
— Очень хорошо. Значит, запорожский казак ваш папенька.
И выдали моментально пятьдесят крон. Стало мне совсем легче. Подумал я наконец насчет научных занятий. И после зрелого размышления мыслей записался в народный университет.
Прельщало
Заинтересовался я окончательно. Каждый день приносил мне теперь научные истины. Сегодня, например, про острова индийские слушаю, а назавтра читают о психической жизни народов. Разностороннее чтение было, и много я из него вынес наружу. Когда же возвращался домой после лекций, любовался красотой зданий. И опять-таки порядок меня поражал. На незначительный посмотришь предмет в окне — и тот на месте стоит. Очаровывался на каждом шагу. А между прочим, тут-то и произошло со мною событие жизни и наложило на меня отпечаток своих следов…
Купил я однажды печатный орган на чешском языке. Разбирался я уже немного по-чешски. Сел на бульварчике Карловом и развернул номер. Посмотрел картинки в тексте, страницы перелистал. И вдруг на последней странице вижу — портрет… Даже почувствовал головное кружение.
«Нет, — думаю, — обознался. Не может быть, чтоб он это был». А все-таки еще раз взглянул. И сердце у меня забилось от радости. Та же бородка, гляжу, у портрета и очки такие же самые. И кроме того, овал лица… Ясно мне стало: господин это Чучуев передо мной в своем фотографическом виде. Только как он, например, очутился в республике? И почему напечатан в журнале? Терялся я от мыслей. А между тем под портретом было что-то напечатано мелкими буквами. И решил я поскорей показать этот номер одному знакомому беженцу. Очень он хорошо понимал чешский язык.
Прочитал мой знакомый портретную надпись и говорит:
— Брачное предложение здесь объявляется. Господин, который напечатан на этом портрете, ищет девицу с приданым в пятнадцать тысяч. И адресок указан: до востребования и под девизом «На всякий случай».
Обрадовался я еще более и в тот же вечер сел за письмо. От волнения даже чернилами капнул на бумагу.
«Господин Чучуев! — пишу. — Дорогой учитель! Прочитал я ваше объявление в журнале и решил на него отозваться. Пишите мне то же самое до востребования и под девизом «Любовь и наука». И кроме того, назначим свидание».
Запечатал я письмецо и лично бросил в почтовый ящик. И только отошел от почтового ящика, сразу вдруг вспомнил: надпись свою забыл я поставить в письме. Что теперь делать? И как, например, быть? Назад письма не получишь… Однако сообразил: догадается господин Чучуев, что это я написал. По девизу узнает. И стал я, понятно, с нетерпением ждать ответа.
— Скажите, — говорю, — барышня, нет ли письма?
И бумажку с девизом протягиваю. Покачала головой почтовая барышня. Сообразил я, что нет ничего.
«Что ж, — думаю. — Придется еще подождать. Может, с вечерней почтой получится».
И пошел я совершать прогулку по городским тротуарам.
А самому все на мысль приходит: «Как-то он теперь выглядит? И почему то же самое из России бежал?» Вспомнилась мне сибирская жизнь, наше путешествие на оленях… И все показалось, как сон. Однако приятное было у меня состояние. «Теперь-то уже, — думаю, — я его разыщу. А там пойдут опять между нами научные разговоры, и смогу я завершить свое европейское образование».
Между тем вечерело уже в улицах и фонарики повсюду зажглись.
Пошел я на почту. Вот уж и площадь Вацлавская показалась. И памятник, вижу, сидит на лошади. Свернул я в боковую улочку. И чем ближе подходил я к месту выдачи писем, тем ощутительней билось сердце. Наконец вижу, барышня почтовая у оконца склонилась. Остановился я перед ней и адресок показываю. Взяла она молча адресок и через минуту, замечаю, несет письмо. Дух мне захватило при взгляде на почерк руки. Потому узнал я почерк господина Чучуева. А письмецо было в розовом конверте, и ароматом от него слышалось даже на расстоянии. И как охватило меня нетерпеливое чувство, то здесь же в почтовой зале распечатал я письмецо. И вдруг читаю:
«Моя дорогая! Очень я обрадовался вашим письмом. Приходите завтра на Карлов бульвар, а я буду стоять у фонтана. Которого заметите с газетой в руке, так это буду я. Посылаю вам воздушный поцелуй и радуюсь, что вы русская дама или девица».
Обидно мне сделалось. «Как же, — думаю, — не узнал он закадычного друга? Вот и надейся после того на узы!.. Эх, господин Чучуев!»
Возвратился я к себе на квартиру и долго расхаживал взад и вперед, раздумывая на разные темы. И ночью в постели то же самое не мог заснуть, переворачивался и думал.
Но все же на следующий день пошел. Был уже вечер, и множество гуляло на бульваре влюбленной публики. И сейчас же у фонтана заметил я дорогую фигуру. Так же шляпа у него на ухо надвинута, и бородку узнал…
Вскрикнул я:
— Господин Чучуев! Учитель!
И он обратился ко мне. Газетка у него из рук выпала.
— Простите, — говорит. — Не имею чести…
И вдруг узнал.
А я уже сжимаю свои объятия и иду к нему навстречу.
— Разрешите, — говорю, — вас заключить.
Обнялись мы с ним у фонтана совершенно как родственники семьи.
— Какая встреча! — сказал господин Чучуев. — Никак не мог вас ожидать. Гора с горой не встретились, а мы с вами сошлись.
И забросал он меня вопросами и ответами. Однако через минуту говорит:
— Подождите меня там на скамеечке, а мне нужно здесь встретиться с одной влюбившейся дамой.
Взял я его тогда за руку.
— Не трудитесь, — говорю, — ожидать. Она не придет никогда…
Вижу, побелел вдруг в лице господин Чучуев. И хрипло так шепчет: