Каникулы на колесах
Шрифт:
Около старичка лежала на солнцепеке остроухая рыжая собачонка, очень похожая на лисицу. При моем появлении она навострила уши, но не тронулась с места. Как видно, ей было лень даже залаять.
— Ух, сколько же у вас винограда, дедушка! — сказал я, чувствуя, как неестественно звучит мой голос. Но я и вправду в жизни своей не видел такого изобилия. И где бы я его мог видеть? Не в магазинах же Москвы. — И какой спелый! А уж наверное вкусный-превкусный… — с тяжелым вздохом добавил я.
— А ты покуштуй, хлопче, — приветливо отозвался
Я опасливо покосился на ружье и на собаку. Шутит сторож? Не разыгрывает меня?
— А… а можно? — неуверенно спросил я, облизывая бухие губы.
— А хиба ни? — повернулся ко мне всем телом сторож, откладывая ружье в сторону, с трудом поднимаясь на ноги. — Чы наш колгосп обидние, коли малэ хлопьятко зъисть гроно. Та на здоровьячко! Шкодить тилькы не треба. Ось яка гарна ягода уродылась! — показал сторож на громадную виноградную кисть, бережно потряхивая ее в руке.
После таких слов мне оставалось только сорвать самую спелую и большую гроздь. Что я немедля и сделал.
— Спасибо вам, дедушка! — искренне поблагодарил я доброго старика.
— Звидкиля едете?
— Из Москвы, дедушка.
— Ось бачиш! Там же, мабуть, нэмае вынограду?
Мне вспомнились бесчисленные ларьки на московских перекрестках и возле станций метро; прилавки фруктовых магазинов, заваленные осенью зеленым и черным молдавским, крымским, болгарским виноградом. Сказать правду? Но как разочаровывать такого симпатичного дидуся? И я немножко покривил душой, ответил дипломатично:
— Откуда там настоящий виноград? Нет, есть, конечно, много даже, но не такой. Мелкий, кислый… Куда ему до вашего!
Старичок весь расплылся в улыбке, благосклонно покивал мне головой вслед.
Свою добычу я в целости и сохранности доставил на стоянку, чтобы честно угостить всех. Но мое появление с аппетитной гроздью было расценено совершенно неожиданным образом, совсем не так, как я предполагал. Оваций не последовало.
— Дикий Кот, ты ли это? — укоризненно воскликнула мама.
— Налицо хищение социалистической собственности. Сиречь — мелкая кража, — быстро квалифицировал мой подвиг папа.
— Я думаю, широкая общественность не может равнодушно пройти мимо такого возмутительного правонарушения, — поддакнул дедушка.
И Великий Змей туда же!
— Значит — суд. Иначе народ не поймет нас. Поскольку мы находимся в поле, то — полевой суд, — молниеносно подвел итог прениям папа.
Так я предстал в то утро перед полевым судом. Наташка помирала от смеха. Но судьи сохраняли полную серьезность. Вместо судейской мантии дедушка накинул на себя ремонтный халат с масляными пятнами на полах, а голову повязал на восточный манер полотенцем. Все тот же Атлас автомобильных дорог с успехом заменил ему свод законов.
— Слушается дело по обвинению Алика Нарина, по кличке Дикий Кот, ранее не судимого, не привлекавшегося, не бывшего за рубежом, в хищении колхозного винограда, — нарочито гнусавым голосом провозгласил
— Великий Змей…
Дедушка сердито стукнул молотком по столику и напустил на себя самый грозный вид. Надо сказать, что удавалось ему это плохо, слишком он был добродушен для сурового судьи.
— То-бишь, я хотел сказать, ваша честь, — поспешно поправился я. — Враки все это! Ничего я не похищал. Сторож сам угостил меня виноградом. Я только сказал, что он, наверное, вкусный очень. И что столько винограда как у него на плантации, я в Москве сроду не видал.
— Скрытое вымогательство в данном случае несколько смягчает, но не уничтожает полностью вину подсудимого, — оживился папа-прокурор. — Дура лекс, сэд лекс: закон суров, но это закон, — сам же и перевел с латинского известное изречение мой обвинитель.
Дедушка снова стукнул молотком:
— Прокурор, я не давал вам слова! Обвиняемый, продолжайте.
— А чего продолжать-то? Я всего-навсего похвалил колхозный виноград, а дедушка предложил мне его отведать. Такой хороший дедушка, хоть и не великий вовсе, и не змей даже…
— Понятно, — немного растерянно сказал дедушка, озадаченный неожиданным выпадом подсудимого. И часто заморгал светлыми ресницами, как видно собираясь с мыслями для продолжения допроса.
Тут меня осенила новая идея. Я вспомнил чеховского «Злоумышленника», переменил позу на самую почтительную, состроил плаксивую рожу и провел рукавом по глазам.
— На то вы и образованные, чтоб понимать, милостивцы наши. А мы люди темные. Нешто мы понимаем?
Дедушка удивленно взглянул на меня, явно недоумевая, но папа быстро сообразил, какой я сделал ход и тут же подхватил:
— Все ты, братец, понимаешь. Только прикидываешься дурачком. Ты нам еще про шилишпера тут расскажи. Сорвал ведь эту гроздь?
— Чаво? — переспросил я.
— Ты это свое «чаво» брось, отвечай на вопрос прокурора: рвал виноград? — снова взял слово дедушка.
— Знамо, рвал. Но только с ихнего дозволения, сторожа, значит. А шилишпер у нас не водится. Пущаем леску без грузила…
— Ладно, помолчи.
Но меня уже понесло.
— А ежели вы насчет недоимки сомневаетесь, ваше благородие, то не верьте старосте. Вы лучше непременного члена спросите. Креста на ём нет, на старосте-то…
Прокурору пришлось надавить мне на плечо, чтобы я снова уселся на канистру и умолк.
— Суд переквалифицирует состав преступления и, соответственно, статью обвинения на пятьсот первую, — объявил дедушка, пошептавшись с дядей Васей. — Подсудимому вменяется в вину совращение должностного лица, находящегося при исполнении. Слово имеет прокурор.