Кантонисты

Флисфиш Эммануил

ЧЛЕНОВРЕДИТЕЛЬСТВО, ПОБЕГИ И ПРЕДУСМОТРЕННЫЕ НАКАЗАНИЯ.

Каждый раз, когда обнародовался приказ о наборе, великий ужас охватывал всех тех, кто должен был стать жертвой рекрутчины. Дома, улицы, местечки в целом опустели. Уклонение от воинской повинности носило массовый эпидемический характер. Каждый стремился спасти себя. Как обойти закон? Как избегнуть страшной кантонистской школы? Спасались всеми возможными путями и способами. Мальчики и юноши прятались, кто как мог: в бочке в запертом сарае, под стогами соломы в поле, в печах, на чердаках, в зашитых перинах. Некоторые

убегали за границу. Старшие годами бродяжничали без документов, слоняясь на чужбине, прячась и работая за одни харчи. Их эксплуатировали, над ними издевались, их обижали, унижали, ими помыкали, как рабами, и они все сносили терпеливо, безропотно: малейший донос полиции — и они погибли.

Иные вступали в привилегированное купеческое сословие низшего разряда, также свободное от рекрутской повинности. Они продавали из своего жалкого скарба все, что можно было, вымаливали милостыню. Эти нищие в рубищах собирали копейки, чтобы к концу года образовать из этих копеек сумму для внесения в казну и называться по паспорту купцом третьей гильдии.

Некоторые нанимали за себя или своего сына «охотника», разоряясь на долгие годы, или подкупали врачей и членов рекрутских присутствий. Большая же часть калечили себя, чтобы стать негодными к военной службе.

Самым распространенным и самым отвратительным средством спасения были искусственные язвы на теле. От подобных язв разило так, что приблизиться нельзя было. Надрежет кандидат в рекруты кожу на голове, на руке или ноге, нальет в надрез скипидару или еще чего-нибудь и расковыряет рану. В несколько дней все волосы на голове вылезали, голова загнивала; гной растекался по лбу, затылку, за уши. На шее желтые нарывы, на ноге оголилась кость, мясо гниет и становится зеленым, нога пухнет. Но никакие мучения не пугали добровольного калеку, лишь бы его освободили, лишь бы в «приеме» произнесли для него заветное слово — «затылок».

Уродовавшие себя подобным образом полагали, что паршивого не возьмут. Ведь смердящие с прогнившими костями, с пархатой головой к военной службе не годятся.

Но не тут-то было.

Приведут таких в воинское присутствие, живо забреют лоб и отведут в казарму, где прикажут дядькам-солдатам лечить их до отправления. Те и начнут мазать раны дегтем с солью и парить в бане веником. Кожа понемногу присохнет, и солдаты, как примутся отдирать струпья, так по всей казарме начинается вой и крики.

Калечили себя и другими способами. Появились «хирурги», отрезвашие здоровые пальцы на руках и ногах; выворачивали руки и ноги в суставах, слепили один глаз, вырывали по несколько здоровых зубов. И такие «операции» переносились мужественно, с полным пренебрежением к пытке. Матери с радостью подставляли пальцы своих сыновей под тупой кухонный нож невежественного «хирурга». И любящие матери рыдали, но только тогда, когда операции по отсечению пальцев своих мальчиков не давали ожидаемых результатов.

Одесский врач С. А. Вайсенберг в своих воспоминаниях рассказывает по этому поводу следующее:

В начале нашего столетия публицист Пешков (Максим Горький) описывал в «Одесских новостях» людей, встречавшихся ему в его странствованиях по югу России. Из статей Пешкова один факт запечатлелся в памяти врача. В статье говорилось о том, что, посетив в Аккермане священника Судковского, этот последний обратил внимание публициста на отсутствие у него большого пальца правой руки. Батюшка объяснил, что палец ему отрезала чуть ли не родная мать, желая избавить его от военной службы. Не скрывая своего еврейского происхождения,

батюшка, однако, счел уместным подчеркнуть этот печальный факт «еврейского изуверства». Такие операции, добавил он, совершались не только над ним одним.

Более чем преклонный возраст священника заставил думать, что дело происходило в далекое, еще дореформенное время. С тех пор врач Вайсенберг стал искать среди своих пациентов «беспалых евреев» для выяснения причины «изуверства», подоплека которого, как можно было предугадать, была без сомнения совершенно иная.

Как-то раз судьба послала врачу пациента-еврея без пальца. На расспросы врача о причине отсутствия большого пальца на правой руке, пациент рассказал следующее:

«Было это в 1854 году во время Крымской кампании. Отец уехал в Севастополь на заработки, а мать с малышами осталась дома в местечке Вороновицы, Подольской губернии. Нас было пять братьев. Старшие двое, устроившись, жили отдельно, а мне — третьему ребенку, было тогда только 6 лет.

В то время весь край жил в трепете, и ни одна семья не была гарантирована от набега «шовчиков». Пока отец был дома, нас никто не трогал, и мы были спокойны, но с его отъездом мать совершенно растерялась, так как детей хватали прямо на улице и никому не было пощады. Малышей прятали, кто как мог, но это мало помогало. Тогда, желая во что бы то ни стало спасти детей от неминуемой горькой участи, многие решились подавить в себе чувства родительской жалости и наносили своим детям разные увечья, делавшие их негодными к рекрутчине. В это время появился в местечке какой-то еврей, который за небольшое вознаграждение брался отрубать большой палец правой руки. Не видя никакого выхода, и моя мать решилась на эту операцию.

Всю процедуру помню как сегодня. Была лютая зима. Мою правую руку положили в корыто с ледяной водой. После некоторого времени рука была настолько заморожена, что я перестал чувствовать ее. Ловким ударом ножа мой палец оказался почти безболезненно отделенным от руки. Мне наложили повязку, и я считался спасенным. В самый короткий промежуток времени подобная операция была произведена над ста с лишком мальчиками, что, по-видимому, обратило внимание начальства, которое ревностно принялось разыскивать несчастных малышей, совершивших тяжкое преступление помимо своей воли и не по собственной вине. Около шести детей все-таки не избегли своей участи и были отданы в кантонисты. Меня же тайком перевезли в Киевскую губернию к дяде, где я, из-за плохого ухода, возился со своим пальцем около года, пока рана не зажила окончательно».

Вот бесхитростный рассказ о том, как родная мать, доведенная от отчаяния, решилась изувечить сына.

— Осудит ли кто простую женщину, — заканчивает свои воспоминания д-р Вайсенберг, — решившуюся на тяжкий подвиг подавления в себе чувства материнской жалости к своему ребенку? Не имели разве еврейские матери право жертвовать одним пальцем руки своих детей, чтобы избавить их от нечеловеческих пыток в кантонистской школе и 25 лет в казармах?

Евреи не возмущались открыто, не бунтовали, но уклонение их от воинской повинности с годами принимало все более массовый характер. Об этом свидетельствуют официальные данные. Например, в одной только Волынской губернии по набору 1833 года скрылось 355 человек. В последующие годы число скрывшихся растет с каждым годом. При наборе 1846 года скрылось 1562 человека, а два года спустя — в 1848 году — 1875 человек.