Кантонисты

Флисфиш Эммануил

— Если так, давайте деньги: во все заседание Государственного совета по вопросу, вас интересующему, не выскажу ни одного слова, ни в вашу пользу, ни против вас.

— Шутить изволите, ваше сиятельство? — с чувством подобострастия говорили представители кагала.

— Какие тут шутки! Обещаю верно и даю вам честное слово, что поступлю как сказал.

Весьма быстро и точно рассчитались евреи с Мордвиновым и в восторге отправились домой, считая заранее выигранным свое дело.

Собрался на заседание в полном составе Государственный совет и прибыл сам император

Николай Павлович. Начались рассуждения по вопросу о натуральной воинской повинности евреев. Большинство членов наперебой, один за другим, стали доказывать с сильным одушевлением и жаром, какой громадный вред для военной русской дисциплины произойдет от привлечения евреев на службу в солдаты. Мордвинов внимательно слушает и упорно молчит...

Еще сильнее разгораются прения и споры и опять-таки сводятся в пользу евреев. Мордвинов сидит по-прежнему — ни возражения, ни слова, точно вопрос спорный совсем его не касается.

Император упорно посматривал на него, вызывая на разговор и опровержение высказанных мнений членов совета; граф стал уклоняться от взглядов государя и посматривал в сторону. Наконец, Николай Павлович прямо и резко заметил Мордвинову:

— Ты, главным образом, настаивал, чтобы евреи несли рекрутские повинности; теперь решается вопрос такой важности; ты слышишь, многие не согласны на это и говорят: произойдет вред от приведения в исполнение этой меры. Что же ты ничего не говоришь?

— Не могу, ваше императорское величество!

— Как «не могу»? — удивился государь. — Что это значит?

— Я дал честное слово не говорить и обязан сдержать его.

Еще более изумился государь и забросал вопросами адмирала:

— Кому дал слово? Почему? — и т.д.

Мордвинов ответил.

— Чтобы я молчал по еврейскому вопросу в Государственном совете, мне дали большие деньги. — Он достал из портфеля 200 тысяч рублей и передал государю. — Тут ровно двести тысяч — продолжал Мордвинов. — Если мне евреи за одно молчание дали такую почтенную сумму, то сколько же получили те члены совета, которые с великим красноречием ораторствовали в защиту льгот еврейских?..

Государь захохотал, приказал 200 тысяч рублей обратить в инвалидный капитал и закрыл заседание совета».

«ОЧЕРЕДНЫЕ КНИГИ» И КАГАЛ. «БУНТ» В СТАРО-КОНСТАНТИНОВКЕ.

Рекрутская повинность выполнялась по очереди. К назначенному набору каждый кагал обязан был представить известное количество рекрутов — по 10 человек с тысячи населения. С этой целью в каждом кагале была заведена «очередная книга», где записывались семейства, принадлежавшие к данному обществу. Книги составлялись заново каждые три года. В них отмечались всякая прибыль и убыль, то есть приписка новых членов, переход мещан в купеческое состояние, которое по закону было освобождено от натуральной воинской повинности, или, наоборот, переход из купеческого состояния в мещанское, и другие сведения.

Если в очередном семействе не было способного идти в рекруты, то очередь переходила на следующее семейство. В этих книгах-регистрах при каждом наборе отмечалось также какие семейства исполняли свою очередь, какие оказались неспособными дать рекрута и семейства, получившие льготы или освобождение на основании представленных справок. Были категории людей, освобожденных от рекрутской повинности вообще. К ним принадлежали купцы всех трех гильдий, на общем основании, раввины, представившие свидетельства о своем звании, а впоследствии

освобождались и члены созданных еврейских сельскохозяйственных колоний.

Начались наборы. Каждое еврейское общество в отдельности должно было по разверстке давать положенное ему число новобранцев в возрасте от 12 до 25 лет. Кто будет служить — этот вопрос не интересовал правительство: его должны были решать сами евреи. Кагалам было дано новое административно-полицейское право по отношению к еврейскому населению и тем самым они стали ответственны перед правительством за сдачу солдат и малолетних кантонистов.

Если до введения рекрутского устава сила кагала распространялась только на материальные интересы еврейского населения, то теперь кагал получил власть распоряжаться судьбой тысяч и тысяч юношей и мальчиков. К различным злоупотреблениям прибавились новые, прежняя власть кагала еще более расширилась, стала страшной для народа.

Кто был богат, знатен, учен, одним словом, кто имел хоть какое-нибудь значение в своей общине, тот был уверен, что его лично или его детей не коснется рекрутчина, и эта страшная повинность будет уделом других. Кагалы выгораживали детей богатых и почетных членов общины и вместо них сдавали детей рядовых обывателей и в особенности бедняков; сдавали и тех, кого заправилы считали порочными и «ослушниками» кагала — кто нарушал религиозные традиции, стремился к просвещению, к общественной справедливости.

Помимо сборщика податей, кагал превратился в грозного поставщика рекрутов, и поэтому ненависть простого населения к нему была безмерна. Как же действовали кагальные заправилы? Они скрывали сыновей богатых, не записывали их в регистры народонаселения, так называемые «ревизские сказки» или — что еще более преступно — приписывали сынков богачей фиктивно к чужим семьям. Таким образом получалось, что у первых совсем не было детей мужского пола или были только единственные сыновья, которых закон освобождал от рекрутчины. Зато число сыновей бедняков доводили посредством подлога до 6-8, что давало возможность брать в кантонисты одного за другим по два или три мальчика из одной семьи.

По закону в рекруты должны были брать не моложе 12 лет, физически здоровых, но закон нарушался на каждом шагу: ни годы, ни физические недостатки не спасали. Сдавали семилетних детей, не щадили калек и отрывали от родителей единственных сыновей.

Вопиющая несправедливость при сдаче детей заключалась в том, что их возраст определялся наружным видом на основании «присяжных разысканий». В те времена только в редких случаях бывали метрические выписки рождений, а возраст установить необходимо. И вот 12 евреев присягают о том, что они «точно знают, что такому-то Мойше или Хаиму исполнилось 12 лет». Такого рода присяга была достаточна, чтобы в рекруты принимали детей, которым было в действительности не больше 8 или даже 7 лет. Подобное установление возраста практиковалось сплошь и рядом. К этому прибегали служащие кагалов, так называемые сдатчики рекрутов. Бывали присяги и другого рода. Сдатчики собирали меламедов или иных бедных обывателей своего города и приказывали им присягать в синагоге перед Святым Ковчегом со свитками Торы в руках о том, что такой-то богач является родственником такого-то бедняка, что оба они из одной семьи. И, конечно же, в рекруты брали бедняка вместо богача, его «родственника». Иногда надо было присягать, что такому-то еврею еще не исполнилось 24 лет, когда в действительности ему было уже за 30 (по закону старше 24 лет были освобождены от рекрутчины). Каждый день, каждый час приходилось давать ложные присяги. В случае отказа или если бы обыватель рассказал всю правду, ему грозила опасность, его преследовали бы жесточайшим образом. Если почему-либо такого ослушника не могли отдавать в рекруты, то кагал добивался его ареста и держали его в тюрьме долгие месяцы. Постепенно возник промысел постоянных присягателей из того же отребья, из которого впоследствии кагалы вынуждены были нанимать ловцов.