Канун
Шрифт:
Становилось жаль ее и вместе с тем было радостно.
«Не чует, елочки зеленые, что ей небесная манна заготовляется».
И ласково и таинственно говорил:
— Погодите, Зоя Васильевна, не волнуйтесь! Близится момент исполнения вашего главного желания.
Она вспыхивала, глаза загорались:
— А разве вы знаете мое главное желание? — взволнованно произносила.
Суворов отвечал многозначительно:
— Комментарии излишни. Помолчим до наступления долгожданного момента.
И момент
Приблизили его обстоятельства.
Так было…
Однажды Евся, в присутствии Суворова, объявил Барану, что завтра уезжает в деревню. И Баран, и Суворов удивились.
— С чего ты так, вдруг?
Евся спокойно рассказал, что получил письмо от товарища, который предлагал работать в совхозе.
— А какая работа-то? — спросил Баран.
— Известно, по крестьянству, — ответил Евся.
Суворов увел его в «артистическую» и долго разубеждал:
— Чудак! Имеешь талант и все данные для артиста. Потерпи! Скоро ринемся на Волгу, на Кавказ. Только вот справлю дела серьезного значения.
Под делами серьезного значения он подразумевал женитьбу.
Но Евся был непоколебим.
— А чего мне делать на Кавказе да на Волге? Плясать? Спасибо. И здесь наплясался.
— А в деревне, в совхозе-то в своем, в навозе копаться будешь? — раздражался Суворов.
— Ну и в навозе! По крайности — работа. А пляшут только на гулянках, — насмешливо ответил Евся.
— Ну и копайся в навозе, елочки зеленые! Дураку талант достался!
— Сам ты дурак, — спокойно сказал парень и пошел производить денежные расчеты с Бараном.
В этот вечер Евся не плясал. Ушел, сухо простясь только с Бараном и Суворовым.
Суворову, игравшему по просьбе Зоички «Танго смерти», пьяные голоса, из публики, кричали:
— Вали «Русскую»! Плясуна даешь! Шкета!
А потом Баран, звеня в кармане деньгами и не глядя на Суворова, объявил ему, что так как плясун взял расчет, то гармонисту в ресторане делать нечего.
— А в сольном исполнении не нуждаетесь? — спросил Суворов, едва сдерживая гнев.
— Музыки у нас достаточно, сами видите. Скрипка и все прочее. К чему же еще гармошка?
— Не гармошка, а хроматическая гармония баян, уважаемый Петр Петрович, — внушительно произнес Суворов.
Баран сильнее зазвенел деньгами:
— Можно и пианиной назвать, а все равно та же гармошка и останется. Неинтересный инструмент.
— Если вы хотите знать, то в гармонии сосредоточена музыка всех категорий, — закипел Суворов и добавил задрожавшими губами, — к тому же играет на ней в данном случае профессор-самородок Евгений Суворов, елочки зеленые!
Но бесчувственного Барана не тронули даже такие веские данные.
Он откровенно зевнул и сказал с убийственным равнодушием:
— Суворов или Кутузов — нам все равно. А только гармошка
После разговора с Бараном Суворов почувствовал непреодолимое желание сказать Зоичке «решающее слово».
Провожая ее, как всегда, до трамвая, он мучительно думал: «А как сказать ей? Прямо «люблю»? Или назначить свидание, а к тому времени обдумать?»
Остановился на последнем.
— Хотелось бы увидеться с вами, Зоя Васильевна! — начал он, но Зоичка вдруг перебила:
— Я только что об этом думала. Знаете, Евгений Никанорыч, приезжайте ко мне завтра вечером. Я в ресторан не пойду. Хочу отдохнуть. Только захватите и баян. Хорошо? Поиграете, — она грустно улыбнулась.
— «Муки любви»? — пошутил Суворов.
Лицо Зоички стало серьезным:
— Да, «Муки любви».
— Вы раскаетесь, что пришли, — сказала Зоичка, когда Суворов вошел в ее маленькую чистую комнату с одинокой кроватью, с таким же, как у него, розоватым одеялом.
— Почему раскаюсь? — спросил Суворов, ставя гармонь на пол, у дивана.
— Разговоры у меня будут невеселые.
— Развеселим! — сказал Суворов.
— Полькою «Чародейкою», что ли?
И не понять, насмешка в голосе или грусть.
— Может быть, чем-нибудь другим.
— Вы всегда говорите непонятное.
— А вот разгадайте, чем я вас развеселю.
Суворов хитро улыбнулся. Зоичка посмотрела на него с удивлением. Затем опустила глаза, вздохнула, сказала задумчиво:
— Ничем.
Суворов прошелся по комнате, остановился у дверей, посмотрел на Зоичку.
Она сидела на диване, подобрав ноги. В гладком коротком платье, туго обтягивавшем ее маленькую, тонкую фигурку, с волосами, подстриженными челкою, она походила на мальчика.
«Изящная девица, миниатюрная», — подумал Суворов.
Не торопясь, начал:
— Дело, Зоя Васильевна, в следующем. Когда-то я говорил, что настанет время исполнения вашего желания.
— Помню, но…
— Извиняюсь! Момент этот близок…
Увидел ее удивленные, как бы испуганные глаза и тревожно подумал: «Нельзя так, сразу… Может губительно на нее подействовать».
Улыбнулся, быстро сказал:
— Я шучу. Давайте говорить о чем-нибудь потустороннем. Или сыграть?
— Сыграйте.
Зоичка опустила глаза.
— Что же именно? «Муки любви»?
— Можете «Разбитое сердце», — горько усмехнулась.
«Потеряла всякую надежду», — подумал Суворов, перебирая басы.
Ему захотелось подойти к ней, обнять, рассказать всю правду: как он, непонятый толпою, великий артист, горячо ее любит, как с первой же встречи с нею понял, что им суждено вместе свершать великий жизненный путь.