Капитан чёрных грешников
Шрифт:
Так откуда же он возвращался?
VI
Чтобы узнать, откуда возвращался Анри де Венаск, нам нужно попасть в замок Монбрен и познакомиться с его хозяевами, то есть с семьей де Сент-Мари.
Несколько слов, которыми обменялись Стрелец с паромщиком, весьма неплохо охарактеризовали этих дворян.
В старом поместье жили двое мужчин, уже в возрасте, и молоденькая девушка.
Господину Жану де Монбрену — старшему, тому, который остался холостяком, — было пятьдесят лет. Он был высок ростом, горбонос, с оливковым цветом лица,
Господин Жан де Монбрен был охотником и земледельцем, по характеру довольно замкнутым — в сердце у него жила только одна любовь и только одна ненависть.
Имя той ненависти — Венаск. Не проходило ни единого утра, чтобы он, растворив окно, не обращал потока проклятий поместью Бельрош, которое видел вдали, на юге, на другом берегу Дюрансы.
А любовь его звалась мадемуазель Марта де Монбрен, его племянница.
Марте исполнилось двадцать лет, и она, между прочим, нисколько не походила на героиню пошлого романа. Прежде всего, она не была белокурой и не хрупкого сложения, глаза у нее были не голубые, алые губы никогда не знали меланхолической улыбки, и она никогда не принимала томных поз, которыми уважающий себя писатель всегда награждает свои создания.
Марта была просто красивой девушкой из плоти и крови, с черными волосами, большими черными глазами, а южное солнце вкупе с южной кровью дали ей ту золотистую кожу, которой так-таки не может быть у северных женщин.
Ростом она была не высока и не мала, милая фигурка была довольно кругленькая, изящная ножка, такие же ручки, улыбка прелестная и ничуть не мечтательная; она, не стесняясь, говорила отцу и дяде, что не собирается век вековать в старом замке, где ветер стонет под дверьми, в обществе полного собрания фамильных портретов.
Несколько лет назад она вышла из монастыря, куда ее поместили после смерти матери, и теперь отец отвозил ее в Экс на два зимних месяца. Она бывала на балу четыре раза в год. Этого ей было мало. Марта страшно скучала и вздыхала всякий раз, когда отец с дядей заговаривали о том, как бы ее выдать замуж.
Так она миновала мыс своего двадцатилетия, а никакой муж так и не объявился на горизонте — вернее сказать, чье бы имя из соседей ни называли при ней, она только кривила губки.
Марта была воспитана как девушка из хорошего дома. Она музицировала, рисовала, хорошо держалась в седле. Она не изображала из себя Диану Вернон[2], но позволяла себе некоторую свободу в манерах и поступках, что не было неприятно ее дяде, в голове которого оставалось множество старомодных мыслей.
Пока муж не сковал ее свободу, Мари пользовалась ею столько, сколько могла. То она мчалась наперегонки с ветром вокруг замка по тропам, отороченным высокими изгородями из боярышника. То брала под мышку альбом и усаживалась в каком-нибудь живописном месте, чтобы зарисовать все вокруг в два карандаша.
С шестнадцати лет Мари жила так в полной свободе, на свежем воздухе и была кумиром всех окрестных жителей. Протестанты и католики, деревенские лавочники и простые крестьяне — все почтительно восхищались ею. Она и сама была добра к несчастным, подавала щедрую милостыню, проведывала больных
Время от времени люди с правого берега Дюрансы приходили в волнение от непонятного вопроса: "Что ж это мадемуазель Марта замуж-то не выходит?" И красивая, и богатая — вокруг такой женихами только дороги мостить.
Все знали, что у ее дяди в матрасе, как говорится, "зашито кое-что!"
В 1815 году Монбрены получили свою долю при раздаче эмигрантского миллиарда[3]. Им досталось двести тысяч франков. Половина этой суммы ушла на выкуп земель, которые старый Монбрен продал во время революции, но другая половина, как говорили, хранилась золотом в каком-то из тайников замка и предназначалась в приданое для мадемуазель Марты.
Одно время — когда старик Монбрен был убит черными грешниками, и молва обвинила в этом Большого Венаска — утверждали даже, что убийцы как раз потому и явились, что надеялись найти эти сто тысяч франков.
Итак, Марта была красива, богата — но замуж не выходила. Дяде ее было пятьдесят лет, отцу — сорок восемь. Они никогда не разлучались и постепенно привыкли к той мысли, что мрачный и угрюмый замок делается моложе и радостнее оттого, что живет с ними молодая и задорная девушка.
Она не изображала из себя Диану Вернон
Долгое время их поступки диктовались таким простодушным эгоизмом. Марта просилась замуж, и сперва ей отвечали, что она слишком молода, а когда девушке исполнилось восемнадцать, назвали с пяток окрестных дворянчиков, которых она сама тут же отвергла.
А потом… потом, в один прекрасный день, она перестала проситься замуж.
Сначала братья очень обрадовались, но вскоре ее молчание стало их беспокоить. Но Марта все так же лукаво смеялась, все так же веселилась чуть-чуть сумасбродно, и не похоже было, что у нее на сердце какая-нибудь таинственная рана из тех, что потом вдруг оборачиваются глубокой печалью.
Вот только ее отец с дядей могли бы заметить (но они не заметили), что гулять Марта стала в другое время.
С утра она долго причесывалась, а под вечер, перед заходом солнца, садилась на лошадь; сев, не носилась по горам наугад, а всякий раз спускалась к Дюрансе и скакала через ивняк, которым поросли крутые берега реки.
Но почтенные сеньоры не обращали на все это внимания, и хотя при мысли о том, что Марте уже исполнилось двадцать, а она еще до сих пор не замужем, у них иногда ложилась морщина на лоб, но тут же и разглаживалась, когда она присаживалась к ним — все такая же резвая, бойкая, все такая же веселая.
Вот и в тот день, когда барон Анри де Венаск, появившись на пароме Мирабо, сказал Симону Барталэ, что едет ужинать с друзьями, мадемуазель де Монбрен вернулась домой только к ужину, то есть после захода солнца.
— Где ты была, моя милая? — спросил ее дядя. — Мы с твоим отцом уже начинали беспокоиться.
— Я, дядюшка, — ответила Марта, подставляя ему лоб для поцелуя, — ездила повидать Сюзетту, бывшую нашу кухарку: она теперь замужем, живет в паре лье отсюда. Вот и задержалась чуть подольше обыкновенного.