Капитан дальнего следования
Шрифт:
На часах уже девять.
– Пошли домой, – предлагает Павел.
И, выключив компьютеры, забыв про статьи, такие надоевшие и такие неподъемные, они идут по длинным коридорам – и хоть бы одна душа навстречу… Дрожит, подъезжая, старенький лифт, они заходят в кабину, и Павел жмет стертую желтую кнопку – и лифт на мгновение зависает, останавливается, а потом плавно ухает вниз, и этот момент невесомости, космический момент так приятен, что сразу вспоминается детский аттракцион – и поезд срывается вниз по рельсам, и оглушающий ветер, и пьянящий восторг. Здание старое, когда-то здесь жили все газеты города в одном здании – а теперь и офисы, и магазины, а газеты разъехались по городу, арендуя чердаки и подвалы, а тут остались самые стойкие – лицо города, их не выгнать… Внизу, возле поста, старый, седой охранник Наумыч, улыбаясь многозначительной, всегда одинаковой
И на остановке, вглядываясь в летящие мимо маршрутки, слепящие светом фар, Павел все не мог запомнить, какие машины едут в район Оксаны, и когда она уезжала, долго брел на свою остановку, заглядывая в глаза светофорам, спотыкаясь на бордюрах, перебегая мигающие желтым светом перекрестки.
Глава 3
1
Вот уже несколько лет мечтою Евгения Иннокентьевича было кресло мэра. Поражение на прошлых выборах потрясло его. Он был так уверен в победе, так надеялся на деньги и пиар, что о людях, которые придут на избирательные участки, забыл и думать. Они были для него какой-то темной массой, непонятной, алчущей благ и гарантий, которых им никто давать не собирался, но обещали все. И вот теперь, спустя три года, он провел предвыборную кампанию намного лучше и увереннее. Много общался с народом. Подружился с нужными людьми. Заплатил всем, кому можно было заплатить. Но на этот раз он нервничал очень сильно. Победа казалась ему чудом.
Как-то незаметно появилось у него множество сомнений, о которых прежде он и не думал. Совершенно скрытые мысли оживали в нем и смущали душу. То ему казалось, что все уже куплено, но только не им, а каким-то другим, неизвестным, темным человеком с официальным наименованием «претендент», которого он недооценил, не почувствовал. Или что решит остаться нынешний мэр, которого в народе ненавидят люто, – но все же, кто знает? А еще одна мысль – что его снимают в последний момент из-за липовых подписей. Столько всяких страхов вдруг поднялось – не унять. Проникая в их суть, добираясь до корней ужаса, Евгений Иннокентьевич чувствовал, что боится зря. Он уже все просчитал, все обдумал, и в медленный механизм его победы, который уже заведен и работает, не может вмешаться ничто. А он – не верил. Не верил ни себе, ни помощникам. Читал социологические выкладки и ободрялся духом. По ночам курил на кухне и был уверен в поражении. Он начал пить снотворное. Спать стало спокойнее.
Так уж повелось, что в политике его всегда окружали люди, склонные к предательству и обману. Тищенко и сам не отличался ни преданностью, ни особой склонностью к правде. Единственное, чему он всегда преданно служил, так это своим интересам – фанатично, истово. И верил в свою удачу, и людей подбирал таких, в которых он уже разочаровывался, но которые были преданы ему, или совсем молодых, полных амбиций и юношеской глупости. И сейчас собранный им штат людей работал на его победу – и он чувствовал, что она близится. Но поверить в нее боялся. Мысли о поражении, как автомобиль без глушителя, тревожили его покой постоянно.
Картузов приходил, огромный, остроумный, выдавал какой-нибудь оглушительный афоризм, и Евгений Иннокентьевич смеялся, принужденно, как заводная кукла. Ему хотелось смеяться уже оттого, что главные события его жизни уже пришли, что они здесь и сейчас, а не позже, не дальше, не в будущем… В будущем столь же туманном, как осенняя мгла за окном.
Только «победа», одна – везде, во снах и яви. «По-бе-да». Каждая буква – как гром, как свистящая пуля. Их не удержать, они рвутся из рук, и у кого окажутся в результате – кто знает?
Тищенко все больше стал думать о будущем. Осязание чуда – прекрасная вещь. Но чем ближе оно – тем грустнее. Кажется, что
2
Чем ближе подходили выборы, тем меньше Тищенко оставался один, с самим собой, и тем больше жаждал одиночества. Запираясь в своем кабинете, в сумерках, с горящей на столе лампой, он снова и снова перебирал биографии своих противников. И они проходили перед ним, хотя в этих сухих строках не видно было живых людей – одни политики. На столе в разноцветных папках на каждого лежало досье. Постарались его советники – все собрали, что можно! Официальные данные, газетные вырезки, подборки самых разнообразных слухов. И все это вместе рождало образ – не живого человека, а политика, эту странную смесь амбиций и возможностей. Но кто из них? Мог оказаться серьезной опасностью Григорий Романников. Его считали человеком умным и хитрым. Но Тищенко не тревожился на его счет. Где хитрость очевидна, она безопасна. Страшна глубинная, скрытая хитрость, а Романников – что он? Сколько раз он приписывал себе чужие дела, сколько раз обещал то, чего не мог исполнить! И все публично, все на печатных страницах. Льстивый тон, скороговорка речи. Но Тищенко всегда улыбался ему. Этот был для него безопасен. Следующий кандидат выделялся звонкой фамилией – Трындин. И поведение у него было под стать фамилии. Чего один лозунг стоил – «все трендят, Трындин делает». Он запомнился благодаря видеоролику – на пеньке сидит обнаженный, в одних плавках, основательный, солидный мужчина. «Я, – говорит, – Александр Трындин. В нашем городе, полном порока и разврата, назревают серьезные перемены. Выборы! Это наш шанс положить конец беззаконию и беспределу! Обнажить наконец правду жизни! Голосуйте за меня!» – и лозунг в придачу.
Тищенко развеселился, листая страницы. Вот серьезное лицо президента местного футбольного клуба. Говорят, всю клубную кассу вложил в эти выборы. А вот его агитка – обнимается с двумя футболистами из своей команды. «Голосуйте за нашего мэра!» Звезды! За сборную России играли! Только вот фамилии какие-то неподходящие – Кривилов и Мазилин… промахнулся тут пиар-менеджер! Хотя что ж делать, если футболисты такие?
А вот и Дынин, ухоженный и аскетичный чиновник, официальный претендент, последняя весточка уходящей власти. И все вроде бы у него хорошо – и карьера, и послужной список… Опыта море – все должности прошел… а что-то не то, чего-то не хватает.
Тищенко встал с кресла, прошелся по кабинету. Чего не хватает? Харизмы! Вот в чем вечный дефицит. Разумного, контролируемого огня. А то можно и до абсурда дойти, как Трындин! Это уже не харизма, а бред. А лидер – он должен увлекать за собой. Словами, поступками. Ну и деньгами, если надо. Такой уж у нас век.
Размышляя, Тищенко снова уселся в кресло. Перевернул несколько страниц. Вот пожилой армянин, глава местной диаспоры. Уважаемый человек! Но русских все-таки больше, не выиграть ему. Ага, а вот и Агатов, удивительно странный политик! Всю свою жизнь считал цифры в финансовом учреждении, в институте преподавал. А теперь – гляди ж ты – на выборы! Ну нельзя в политику с такой постной миной! Сидит, насупился, как хомяк. Но этому тоже можно улыбаться – безопасен! Народ так запутался в его мудрых изречениях, не поняв и половины из них, что теперь даже и не слушает его. Так, а вот Глухарев. Любопытная личность! Националист крепкой чеканки! Вот уже десять лет выпускает свою черносотенную газетку, призывает бить и мять, изобличать и бунтовать. Участвует во всех выборах, никогда не побеждая, но все равно участвует! Но и его опасаться не следует.
И снова перебирал Тищенко папки, открывал, вчитывался… и все больше убеждался, что главный, самый опасный соперник – в папке красного цвета. Абсолютно пустой. Неизвестный.
3
Основная его мысль была – выиграть чисто. Чтобы не подкопался никто, чтобы через месяц или два какой-нибудь угрюмый журналист, склонившись над микрофоном, не вещал: «Мы так и думали… он не оправдал надежд… народ не обманешь…» Ему хотелось сорок процентов себе, двадцать Романникову… это убедительно. Ситуация минимум – больше можно, меньше нет. И он верил в свою команду, которую подбирал медленно и аккуратно, словно укладывая в коробку разноцветные карандаши. Ведь они все были разные – но единая цель связала их крепче любой клятвы. Еще бы – если выиграют, город будет их! Его словно отдадут на разграбление, как когда-то отплачивали добычу удачливым пиратам.
Конец ознакомительного фрагмента.