Капитан Невельской
Шрифт:
Подали табак. Все стали закуривать. Козлов набил длинную серебряную трубку и подал ее маньчжуру. Капитан сказал, что просит принять эту трубку в подарок.
Конев принес чай и налил чашки. Появилось вино. Старик понемногу освоился с обстановкой.
— Почему же рыжие сюда приходят? — спросил Невельской, попыхивая трубкой. — Ведь они на это не имеют права. Может быть, они хотят войти в реку с моря и занять эти земли?
Маньчжуры, услыхав перевод, насторожились.
— Мы об этом тоже беспокоимся, — ответил старик.
— Нынче весной мои люди
— Как видишь, услыхав о рыжих, мы пришли сюда с оружием! — сказал старик.
Невельской налил вино и стал чокаться. Старику это понравилось. Все выпили.
Капитан затянулся дымом, отвел левую руку с трубкой, а правой разогнал табачное облако, и, взглянув на старика, сказал:
— Но теперь рыжие сюда не придут. Мы пришли сюда по повелению нашего государя и поставили вооруженный пост в заливе Иски. Такой же пост я поставлю на устье реки. Теперь мы не пустим сюда рыжих. Никто не посмеет делать здесь грабежи и насилия — ни англичане, ни какие-либо другие люди. Наш государь велел мне охранять эту землю и здешнее население. Точно так же он приказал охранять приезжающих сюда торговцев. Поэтому вам здесь не следует оставлять своих вооруженных людей. Мы защитим вход в реку сами.
Старик положил свою длинную трубку на землю и, сложив руки, взглянул на Невельского — казалось, искреннее и горячее чувство охватило его.
— Очень приятно слышать, что ты охраняешь устье реки и не пустишь сюда рыжих, — сказал он и добавил с почтительным поклоном: — Твои слова для нас как сахар.
Следуя примеру старика, четверо его товарищей также сложили руки и поклонились.
Невельской спросил, далеко ли им ехать до города Сан-Син-Чена. Он видел, что старик мнется и что-то недоговаривает. Капитан не торопил его с объяснениями.
Из шелковых рукавов маньчжуры тянули загорелые руки в браслетах и кольцах то к чаю, то к пачкам табаку, набивая свои длинные трубки с маленькими медными головками. Заметно было, что они вежливы и скромны в гостях.
Снова все выпили. Невельской спросил маньчжура, долго ли он ехал от своего города.
— Город Сан-Син-Чен? В верховьях Сунгари-Ула, вот этой реки, — показывая в ту сторону, где за полотнищем палатки был берег Амура, отвечал высокий сухой маньчжур, с длинными черными усами и в длинном черном халате. — В Сан-Сине живет наш губернатор.
Невельской слыхал прежде, что почти всю торговлю в Кяхте ведут с китайской стороны сан-синские купцы. Они скупают русские товары, увозят их за Великую Китайскую стену и привозят оттуда чай. Розовощекий молодой толстяк оказался не маньчжуром, а китайцем, одним из таких купцов сан-синцев, торгующих на Кяхте. Его взяли в эту экспедицию на случай встречи с русскими. Он знал много русских слов, но произносил их так неправильно, что его трудно было понять. Толстяк перебил усатого, уверяя, что русские, постоянно бывающие на Кяхте, понимают его отлично и сами говорят по-русски точно так же, как он, и
— Он говорит, от Сан-Син-Чена ехать вверх по реке два дня и там, где лодки дальше не идут, надо садиться на коня или верблюда, и еще надо спать семь ночей до богдыхана… — объяснил гиляк.
— Верна! Правильна! — вскричал толстяк по-русски. Речь шла о том, что от верховьев реки семь дней пути до Пекина.
— Тут наши люди нигде не живут, и больших деревень здесь нет до самого устья Черной реки, знаешь Черную реку? — добавил старик. — А здесь живут только разные собаки вроде вот этих гиляков, — кивнул старик на толпу у входа.
Позь спокойно перевел его слова.
Гиляки лезли в палатку, заглядывали под парусину.
Усатый маньчжур в черном халате сказал, что там, где в Амур впадает Уссури, при слиянии рек, бывает ярмарка.
За разговорами Невельской узнал, что с реки Уссури есть перевалы к морю в закрытые бухты. Подтверждались рассказы Позя и других гиляков.
Гости сидели, поджав ноги, в облаках дыма, как бы чего-то выжидая.
— Ну, а теперь давайте торговать! — сказал капитан.
— Давай, — обрадовался старик. Это куда спокойней, чем толковать на политические темы. К тому же дело сулит барыши.
— Козлов! — крикнул капитан. Матрос, растолкав гиляков, явился.
— Все убрать! Подавай образцы товаров. Конева сюда! Будем меняться! — обратился он к старику, черпая дымящейся трубкой табак.
Матросы внесли ситец, плис и красное сукно. Маньчжуры вскочили и закричали, не слушая, кажется, друг друга и хватая руками куски материи. Только старик сидел, спокойно посасывая трубку.
Толпа зашумела. Всем хотелось в палатку, каждый желал протиснуться. Рабочие маньчжурских купцов не могли пройти с товарами.
— Надо бы, Геннадий Иванович, вынести торговлю наружу! — сказал Козлов.
Капитан посоветовался с маньчжуром. Тот закивал головой.
Козлов был хозяйственный человек. В портах он обычно ходил с подшкипером на базар. Матрос велел гилякам и маньчжурам, толпившимся у входа, отступить и сесть.
— На свету, чтобы без обману! — подмигивая толстому китайцу, сказал Козлов. — Чтобы все было видно, — пояснил он, показывая пальцами сначала себе на глаза, а потом на товары.
— Моя понимай! — ответил китаец.
Козлов уселся рядом со стариком. И матрос и старик — разглаживая усы, с большим достоинством поглядывали друг на друга.
Появились и маньчжурские товары: мешки с крупой, леденцы в бумажных кульках, ящики водки, оклеенные синей бумагой, и синяя бумажная материя.
Конев развязал мешок, нагреб полные ладони проса, попробовал и сбросил все обратно.
— Смотрите, Геннадий Иванович! — обратился он к капитану.
Тот и сам все видел. Торговля маньчжур была налицо.
Тень пробежала по лицу старика. Он как бы взглянул на просо глазами капитана и почувствовал, какая это гниль и заваль. Старик, подумав, что русские откажутся меняться, живо глянул направо и налево и, увидя толстяка, подозвал его.