Каратель
Шрифт:
– Да, – сказал Виктор. – Светлые волосы, жертвы в полнолуние и поганые руки. Она почти достала его. Ему пришлось отталкивать ее ногой, но это не помогло. Эта тварь только крепче в него вцепилась. Тогда ему пришлось отдирать ее руки своей рукой. В итоге три касания. Рука и обе ноги.
Катя уставилась в стол. Ее щеки запунцовели не только на скулах.
– Так он был при смерти?.. Теперь понимаю… Я…
Она замолчала, потерла лоб, все не поднимая глаз.
– Нет, он не был при смерти, –
Катя уставилась на него:
– Не при смерти?.. Но три касания… Если он и выжил от самих касаний, то потом же все равно рак. Мгновенные метастазы, тяжелейшие…
– Рака не было. Он отпилил себе обе голени и руку, прежде чем кровь разнесла это по всему телу.
– Но он же был… – Катя посмотрела на меня. – Вы же сказали, что он был один?..
– Вот именно, – холодно сказал Виктор. – И все-таки сделал это. И выжил. И учил нас. Не высовывая носа из дому.
Катя терла лоб, глядя в стол.
– Простите… Я не знала…
– А еще ты не знала, что он вырвал из себя то, что было ему дороже и руки, и обеих ног. Та сука, на которой он учил нас… – Виктор сжал губы и отвернулся. Уставился в черный полог, отделивший наш закуток от прохода.
Катя не поднимала глаз. Крутила кольцо на пальце.
Я потрепал ее по плечу:
– Кать, ну… Ты же в самом деле не могла знать…
Катя перестала крутить кольцо. Замерла. Я почувствовал, как вдруг напряглось ее плечо. Вся она.
Она медленно подняла лицо, бледное и застывшее.
– Подождите… Две ноги и рука? Правая? По локоть?
Виктор хмуро уставился на нее:
– Откуда ты знаешь?
– Но… Когда я фотографировала их карты и расписания… Там, на мониторах…
Катя замолчала.
– Не тяни, – прошипел Виктор сквозь зубы.
– Комнаты, где она держит еще не прирученных… Один – парень совсем молодой, а второй…
– Не тяни!
– Мужчина на кресле-коляске. Концы брюк пустые, и обуви не было. И не было правой руки по локоть. Вот так, – показала Катя.
– Комплекция? Лицо? Волосы?
Лицо у Виктора стало бледнее, чем у Кати. Но он хотя бы мог говорить. Я и этого не мог.
– Крупный, плечи широкие… Сильный был, наверное. Лицо… Грубоватое, но красивое. Нос прямой, глаза широко расставлены… Широкий подбородок. А волосы… – Она пожала плечами. – По мониторам не скажешь, какого цвета, но темные, кажется. Не угольно-черные, но темные. Не светлые…
– Длина волос? – деревянным голосом спросил Виктор. Пальцами он стиснул столик так, что суставы побелели.
– Короткий ежик… – пробормотала Катя, переводя взгляд с него на меня. – По-военному так… И…
Виктор вскинул на нее глаза.
Катя коснулась пальцами волос над левым виском.
– Вот тут у него, кажется, волосы седые…
Виктор медленно
– Она успела…
– Но ты же сам сказал, что он… – пробормотала Катя. – Что даже если его возьмут еще живым, то он… – Катя потрясла головой. – Не понимаю. Ведь не стала бы она держать его сумасшедшего?..
Виктор глядел не на нее, на меня. И я знал, о чем он думает.
– Кровь… Много… – едва слышно пробормотал он. А может быть, я.
Вот почему крови было много… Почему в двух местах… И почему – разная.
И те короткие прозрачные трубки – с иглами на обоих концах…
Я не помню точно, видел ли это, когда был в доме, обратил ли внимание тогда, или это теперь память услужливо прогибалась, но мне казалось, что видел: шланг, заляпанный изнутри темным… но не дрянью, а засохшей кровью. Густой, свернувшейся кровью. С иглами на обоих концах.
– Черная… И без дряни…
– О чем вы? – спросила Катя. – Влад, ты был там?
– Последняя группа… – пробормотал Виктор. – Ему бы подошла любая кровь… Нет! – вдруг тряхнул он головой. – Не может быть! Не верю!
Он рывком поднялся, бедром двинув столик. Посмотрел на меня.
– Я должен сам проверить. Ты перепутал, Крамер. Ты что-то перепутал.
Но он стоял и никуда не уходил.
Он знал, что я не перепутал. И даже если те заляпанные изнутри кровью шланги с иглами на обоих концах только сейчас родились в моей голове, из обманчивой памяти, удобренной тем, чего я боялся больше всего, – это ничего не меняет. Если я и не заметил их тогда, это не значит, что их там нет.
Они там есть. Или что-то еще, чем они смогли перелить кровь напрямую. Есть там.
Они вскрыли Старику вены – вот почему та кровь так черна, чернее обычной засохшей крови. Венозная кровь, полная той дряни… А потом перелили кровь одного из тех пурпурных. Или двух. Или трех. Сколько было надо. Старику подошла бы любая.
И она подошла. Сменила его кровь, вымыла из его вен ту дрянь.
Может быть, сменили кровь дважды, если одного переливания было мало. У них хватило бы крови. Там было пять машин, в каждой по двое-трое…
Перелили прямо там, у стола с телом его девочки. Успели прежде, чем эта дрянь изувечила его разум.
Черт бы их побрал, но они успели. Иначе бы Старик не был сейчас там. Держать сумасшедшего она бы не стала. И если он там…
Я тоже поднялся.
– Надо брать ее. Брать ее и идти в ее поселок. За Стариком.
Виктор молчал.
Катя глядела в стол.
– Надо идти!
– Надо подумать, – проговорил Виктор деревянным голосом.
Лицо такое же деревянное. Он стоял над столиком не садясь и не двигаясь, как истукан.