Карай. Сын Карая
Шрифт:
— Не твоя печаль.
— На вежливость был ответ — хамство! А может, я твою болезнь понимаю?
— Иди ты… — вяло отозвался Пузанков.
— Ты будь своим, Федя, да без убытка. И все же соображай — мой тебе добрый совет, — с кем говоришь! — Геннадий придвинулся вплотную к рослому Пузанкову и коротко, зло бросил несколько слов.
Никто из близстоящих ничего не расслышал. Пузанков изменился в лице, замотал головой на бычьей шее:
— Все одно не поеду!
— Тогда и я останусь, — с холодной улыбкой объявил Геннадий. — Буду дружка своего лечить.
Федор оглянулся по сторонам. С бессильной
Никто в ту минуту не понял смысла этого поединка. Если бы Числов приказал кому-нибудь отказаться от работы, тут на него, конечно, быстро нашлась бы управа. А сейчас, по видимости, все было в порядке. Один преступник, явный симулянт, отлынивает от работы, а другой уговаривает его не делать глупостей. И результат — оба едут на работу. Разве это плохо? Только похвалить Числова нужно за это, вот и все.
Конвоиры заняли свои места.
— Разрешаю отправление! — крикнул дежурный.
И машина тронулась.
Весь путь до места работы занимал примерно полчаса. Но уже через пять минут пришлось сделать остановку.
Двое заключенных повздорили из-за какого-то пустяка. Не успели конвоиры вмешаться, как Корюн Едигарян ударил камнем по голове Аскяра Велиева. Их тут же разняли, высадили из машины. Велиев испуганно повторял:
— Я ничего ему не делал… Он говорит: «Отодвинься». Пожалуйста, могу отодвинуться… Я хотел отодвинуться — он ударил… За что?!
Рана была, вероятно, не очень опасная. Но пострадавшего надо было все же поскорее доставить на перевязку. Хорошо, что еще недалеко уехали от лагеря.
Пострадавшего и преступника — обоих решили отправить обратно в лагерь. С ними пошел один из конвоиров — тот, что сидел в кабине с шофером.
— Ответишь, мерзавец, по всей строгости, — сказал он Едигаряну. — Еще раз под суд пойдешь. Давай вперед!
Корюн Едигарян угрюмо вышел на дорогу. Он и сам знал, что получит дополнительный срок. Но, как потом выяснилось, не сделать того, что сделал, он не мог.
Теперь он молча повиновался всем распоряжениям. Вообще, после того как ударил Велиева, он уже не произнес ни слова и не отвечал на вопросы, а заговорил лишь через несколько дней в кабинете следователя. Велиев же только охал и просил, чтобы его привели в лагерь побыстрее. Он прижимал руку к голове — боялся потерять много крови.
Впоследствии выяснилось, что все это было заранее обдумано и подстроено Числовым. Аскяр Велиев, мелкий трамвайный воришка, ничего не знал, он был только жертвой. Но почти ничего не знал и Едигарян. Он играл с Числовым в карты, и ставкой была судьба Аскяра Велиева. Едигарян проиграл и должен был выполнить то, что приказано, иначе ему самому грозила расправа. Для чего этот удар был нужен Числову, Едигарян не понимал, но спрашивать не смел. В планы побега его не посвящали.
Так Числову удалось убрать конвоира, который, сидя в кабине, был наименее досягаемым и потому самым опасным для бандитов.
Дальше — почти до самого конца — ехали спокойно. Генка Дьякон, спросив разрешения у конвойных, завел песню — и все хором подхватили ее:
«Ты, начальничек, ключик-чайничек, Отпусти до дому…»Машина
Он судорожно передохнул, взмахнул рукой, выкрикнул срывающимся басом:
Нет им ниоткуда поблажки!Эти слова, видимо, были сигналом.
Конвоиры не успели выстрелить. На них навалились сразу со всех сторон. Того, кто стоял у кабины, сдернули за ноги на дно кузова, и через секунду на нем уже сидели трое или четверо, заламывая ему руки за спину. Федор Пузанков снял с него оружие. Второго конвоира, который сидел на борту, выбросили на ходу из машины. Когда он падал, Генка Дьякон, придержав, его за грудки, успел сорвать автомат.
Шофер слишком поздно понял, что происходит. Он услышал шум, оглянулся, но сквозь стекло, загороженное людскими телами, ничего не смог разглядеть. Раздался сильный стук по крыше кабинки — он остановил машину. И тут же увидел, как с двух сторон в полураскрытые окна к нему лезут дула автоматов. Его выволокли на обочину дороги и отняли пистолет.
— Все, братва, шабаш! — кричал Числов, отдуваясь и размахивая руками.
Он возбужденно бегал вокруг машины, потрясая автоматом и восторженно, громко, бессмысленно ругался. Его каштановая борода развевалась на ветру. Все обошлось так легко! Прошло едва полминуты, а машина уже в его руках и он на свободе! Теперь надо было сделать что-то разумное. Он огляделся.
Первое, что он заметил, был автомат в руках у Пузанкова.
— Федя, — позвал он мягко, — ты молодец! Все бы такие были рисковые, как ты! Отдай оружие, Феденька, отдай Короткому. У тебя будет другое задание.
Бандит, по кличке «Васька Короткий», тут же подскочил и протянул руку к автомату. Он был невысок и коренаст, с очень узким лицом, со впавшими и как-то по-особенному втянутыми внутрь щеками. Его называли еще «Ободранный Баран».
Федор Пузанков стоял с налитыми кровью глазами. Тяжелым кулаком отбил протянутую к нему руку.
— Федя, ты чего? — ласково позвал Числов, словно хотел разбудить спящего. — Ты очухайся, дружок. Опять психануть захотелось?
— Мое оружие!
— Твое. Ты добывал — к тебе и вернется. Отдаешь лишь на время. Потерпи полчасика.
Он снял автомат с плеча Пузанкова и передал Короткому.
Машина стояла у обочины, почти съехав в кювет передними колесами.
Позади на дороге лежал конвоир, выброшенный из кузова. Погиб ли он, ударившись о землю, или просто оглушен, это надо было выяснить. Шофер и второй конвоир сидели в кювете на самом дне. Оба молчали. Шофер сосредоточенно посасывал и с досадой разглядывал окровавленную руку.