Карающий меч удовольствий
Шрифт:
Я не сомневался, что многим это покажется чистейшим лицемерием. Они не правы. Люди должны прилагать усилия для того, во что они верят, и пользоваться средствами, им доступными. Ни одно дело не выигрывается, если не достичь реалистичного компромисса. Идеальные средства сами по себе — ничто, им нужно придавать физическую реалистичность прежде, чем остальные поверят в их существование.
Митридат достиг заключительной части своей изумительно цветистой речи и теперь стоял, молчаливо ожидая моего ответа. Уверенно и неспешно, точно зная, что должен говорить, я начал свое ответное слово.
Через месяц после сдачи Митридата я сидел на открытом
Пока смеркалось, я перечитывал написанное. Это был рапорт боевого генерала, который он обязан послать своему правительству после окончания военной кампании. Но в моем случае этот рапорт предназначался правительству, которое не признавало меня, для которого я был проскрипционным мятежником и опасным врагом. В сложившейся ситуации мой рапорт несколько отличался от самодовольных банальностей, обычных в таких случаях. Я получил значительное удовольствие от его составления и льстил себе, что мне удалось достичь определенной пикантной иронии.
Вот что я написал:
«Приветствия сенату и гражданам Рима от Луция Корнелия Суллы, должным образом избранного консулом и главнокомандующим. Знайте, что задача, которую вы возложили на мои плечи, выполнена. Митридат Понтийский побежден на поле брани и формально сдался мне. Он вернул мне всех пленных римских офицеров и солдат, включая дезертиров, беглых рабов и других тому подобных преступников, которые получат по заслугам.
Митридат затем отозвал свои войска из провинций и азиатских царств-клиентов — Битинии, Пафлагонии, Галатии и Каппадокии — и поручил эти доминионы моей юрисдикции. Он заплатил мне контрибуцию в размере трех тысяч талантов в компенсацию за римские потери. Я же в свою очередь признал его царем Понтийским и восстановил его право считаться союзником римского народа.
Принимая во внимание предательство, которое уроженцы Азии и наших других доминионов совершили по отношению к Римскому владычеству, я счел возможным взимать с них сумму в двадцать тысяч талантов, что является эквивалентом пятилетних налогов. Я также возложил ответственность на самых прискорбно известных нарушителей за расквартирование и снабжение моих войск в течение всего того времени, что они будут оставаться в Азии. С другой стороны, я воспользовался полномочиями, возложенными вами на меня, чтобы дать свободу и независимость тем городам и принципалам [134] , которые служили Риму честно или которые ради Рима понесли ущерб.
134
Принципал — старшее должностное лицо в муниципальном городе.
Все
Следовательно, я особенно счастлив сообщить, что те мятежные легионы, которыми до недавнего времени командовал убийца Гай Фимбрия, наконец, раскаялись в своем позорном поведении. Они предложили мне свою преданность, и я взял на себя смелость гарантировать им прощение за прошлые обиды в обмен на их преданную службу в будущем. Я твердо убежден в том, что вина за все лежит на полководцах, а не на подчиненных, а командиры и так уже заплатили за все содеянное. Валерий Флакк, как вы знаете, был позорно предан смерти Фимбрией, а сам Фимбрия, снедаемый муками совести и зная о неизбежности расплаты, которая будет возложена на него в соответствии с римскими законами, покончил с собой при приближении моих войск. Я не сомневаюсь в чувствах, которые пробудит это известие в сердцах всех римлян.
Долг заставляет меня, однако, закончить мой рапорт на менее счастливой ноте. Вы, правители Рима, знаете лучше меня о тех страданиях, которые город в настоящее время терпит под игом тех, кто незаконно узурпировал власть в городе. И я также, будучи вашим наипреданнейшим слугой, понес печальные потери от их рук. Многие годы я сражаюсь в ваших войнах, я защищал и буду продолжать защищать всех тех, кто сбежал из Италии из страха жестокого и несправедливого преследования. За это я был объявлен врагом народа, моя собственность была конфискована, мою жену и детей преследовали вооруженные бандиты.
Не опасайтесь, что я откажусь от вас теперь. Очень скоро я вернусь в Италию, чтобы отомстить, но не за себя лично, а за вас и за весь город, тем, кто повинен в том, что так долго держал вас в страхе. Ни один невиновный гражданин, будь то римлянин или италик, не должен опасаться меня. Мое единственное желание свершить правосудие, наказать преступников, отозвать изгнанных из ссылки и восстановить законное правительство Рима. Ради этой цели, я знаю, буду иметь вашу добровольную и неограниченную помощь».
Когда я перечитывал последние строки, то довольно улыбался. Я сожалел лишь об одном — что не могу находиться в Риме, чтобы собственными глазами видеть, как их будут читать Цинна и остальные члены его демократического сената.
Когда я закончил, то некоторое время сидел молча, вспоминая свой последний спор с глазу на глаз с Митридатом. Как только был заключен мирный договор, отношения между нами постепенно стали изменяться. Помимо обычной основы наших амбиций, каждый, я думаю, признавал в другом то, чего в нем самом недоставало. В частых беседах мы раскрывались более полно. Любопытство постепенно переходило в некую странную дружбу.
Митридат, я думаю, завидовал моей работоспособности и решимости, моим военным навыкам, моему твердому одноколейному уму. Он задавал мне бесконечные вопросы, практические вопросы по таким предметам, как тактика конницы, организация интендантства, тренировочные сражения, дисциплина. С кусками хлеба и чашами для вина мы моделировали битвы, не только мои сражения в Греции, но и Нумидийскую и Альпийскую кампании. Митридат все быстро схватывал, и время проходило приятно.
Однажды вечером он посмотрел на меня через стол своими черными глазами, непостижимыми, как всегда, и сказал: