Карлос Кастанеда. Расколотое знание
Шрифт:
Образ 3. Случай кролика
«Дон Хуан сухим приказным тоном велел мне поймать кролика, убить, освежевать и зажарить до того, как закончатся сумерки.
Я автоматически начал действовать так, как действовал уже много раз. Я был очень спокоен и двигался с большой осторожностью, поэтому без особого труда в скором времени поймал кролика-самца.
– Теперь убей его, – сухо велел дон Хуан.
Я засунул руку в ловушку, схватил кролика за уши и начал тянуть к себе. И тут вдруг меня охватил дикий ужас. Впервые за всё время, в течение которого дон Хуан обучал меня охоте, до меня дошло: он никогда не учил меня убивать дичь!
Я опустил кролика и взглянул на дона Хуана:
– Я не могу его убить. Я никогда этого не делал.
– Но ты же убил сотни птиц и других
Тон дона Хуана потряс меня. Он говорил настолько уверенно, с такой убеждённостью, что в сознании моём не осталось и тени сомнения. Он действительно знал, что время этого кролика закончилось.
Дон Хуан закричал, что кролик должен умереть, потому что закончил свои скитания по этой прекрасной пустыне, и что мне нечего увиливать, так как сила, которая направляет пути кроликов, привела в мою ловушку именно этого кролика и сделала это как раз на границе сумерек.
Со смертельной ясностью я почувствовал, какая это трагедия для кролика – попасть в мою западню.
За считаные секунды в сознании пронеслись воспоминания о наиболее критических моментах моей жизни, когда я сам был в положении, подобном положению этого кролика.
Я смотрел на кролика, а кролик – на меня. Мы с ним обменялись мрачными взглядами. В его взгляде я прочёл молчаливое отчаяние, и это ещё больше усилило во мне ощущение полного сходства с этим кроликом. Я живо представил себя на его месте.
– Чёрт с ним, – громко сказал я. – Я никого не буду убивать. Я его отпускаю.
От избытка чувств меня затрясло. Дрожащими руками я полез в ловушку, пытаясь схватить кролика за уши. Он быстро увернулся, и я промазал. Я попытался ещё раз – и снова неудачно. Я пришёл в отчаяние. Меня стало тошнить, и я быстро ударил по ловушке ногой, чтобы разбить её и таким образом освободить кролика. Но клетка оказалась неожиданно прочной и не разваливалась. Моё отчаяние переросло в невыносимую муку. Изо всех сил я правой ногой топнул по клетке. Прутья с треском сломались. Я вытащил кролика, на мгновение испытав облегчение, от которого в следующий момент не осталось и следа. Кролик без движения висел у меня на руке. Он был мёртв.
Я оглянулся на дона Хуана. Он смотрел на меня. Я ощутил ужас, от которого по всему телу прошла холодная волна.
Меня тошнило. Дон Хуан разговаривал со мной очень терпеливо, как с ребёнком. Он сказал, что силы, руководящие людьми и животными, привели именно этого кролика ко мне. Точно так же когда-нибудь они приведут меня к моей собственной смерти. Он сказал, что смерть кролика была даром мне, точно так же, как моя смерть станет даром кому-то другому.
В руках этих сил мы – мусор, ничто. Так что прекрати потакать своему чувству собственной важности и воспользуйся подарком силы, как подобает.
Я поднял кролика. Он был ещё тёплый.
Дон Хуан наклонился ко мне и прошептал:
– Твоя ловушка стала для него последней битвой. Я же тебе говорил: время его скитаний по этой чудесной пустыне закончилось» (К-3).
Отражение
«Один молодой турецкий вельможа совершил геройский воинский подвиг пред лицом двух сошедшихся для боя армий Мурада и Гуньади. Когда Мурад спросил турка, кто в него, столь ещё молодого и неопытного – ибо он в первый раз участвовал в сражении, – вселил такую беззаветную отвагу, турок ответил, что его главным наставником в доблести был заяц, и рассказал следующее: «Однажды, охотясь, я наткнулся на заячью нору, и, хотя со мной были две великолепные борзые, я решил, во избежание неудачи, что вернее будет прибегнуть к луку, которым я хорошо владел. Я выпустил одну за другой все сорок стрел, которые были у меня в колчане, но без всякого успеха: я не только не попал в зайца, но даже не смог выгнать его из норы. После этого я натравил на него обеих моих борзых, но столь же безуспешно. Тогда я понял, что зайца охраняла сама судьба и что стрелы и меч опасны лишь с благословения судьбы, и не в нашей власти ускорить или задержать её решение». Этот рассказ показывает, между прочим, насколько ум наш подвержен действию воображения». (Монтень.)
«Действие воображения»! И
Образ 4. Улитка
«– Твой долг – быть безупречным самому и не говорить ни слова. Нагваль сказал, что только маг, который видит и является бесформенным, может позволить себе помогать кому-либо. Вот почему он помогал нам и сделал нас такими, какие мы есть. Не думаешь ли ты, что можешь ходить повсюду, подбирая людей на улице, чтобы помогать им?
Дон Хуан уже ставил меня лицом к лицу с дилеммой, что я никоим образом не мог помогать своим близким существам. По его мнению, каждое наше усилие помочь фактически является произвольным актом, руководимым исключительно нашим своекорыстием.
Как-то в городе я поднял улитку, лежавшую посреди тротуара, и бережно положил её под какой-то виноградный куст. Я был уверен, что, оставь я её на тротуаре, люди рано или поздно раздавили бы её. Я считал, что, убрав её в безопасное место, спас её. Дон Хуан тут же показал мне, что это не так. Я не принял во внимание две важные возможности. Одна из них была такой: улитка избежала верной смерти на виноградных листьях от яда. А другая – улитка имела достаточно личной силы, чтобы пересечь тротуар. Своим вмешательством я не спас улитку, а только заставил её утратить то, чего она с таким трудом достигла. Когда я захотел положить улитку туда, где нашёл её, он не позволил мне и этого. Он сказал, что такова была судьба улитки – что какой-то идиот пересечёт ей путь и прервёт её продвижение. Если я оставлю её там, где положил, она, быть может, будет в состоянии собрать достаточно личной силы и дойти туда, куда собралась.
Я думал, что понял его мысль. Очевидно, тогда я лишь поверхностно согласился с ним. Самой трудной вещью на свете для меня было предоставить других самим себе» (К-5).
Отражение
«– Когда змея проглатывает лягушку, должны мы спасать её или нет? – спросил монах.
– Пытающийся спасти не видит обоими глазами; не пытающийся спасти не отбрасывает тени, – ответил Тодзан.
Если мы спасаем лягушку от змеи, мы смотрим на вещи только с одной стороны, не учитывая интересы змеи. Если же мы позволяем лягушке погибнуть, мы не даём проявиться нашему стремлению защищать слабых». (Блайс.)
С другой стороны: сколько мошек было спасено змеёй, проглотившей лягушку; и сколько людей спасено от комаров и мошек. «Голубь добродетелен не более чем тигр, он хотел бы, но не может есть мяса».
Дзэн-буддист, искусник коанов, – «должен ли он верить» так, как верит толтек?
Образ 5. Старый американец
«Я рассказал дону Хуану одну историю о старом американце, очень образованном и богатом юристе, консерваторе по убеждениям. Этот человек всю жизнь свято верил, что борется за правое дело. В тридцатые годы, когда администрацией Рузвельта были разработаны и начали претворяться в жизнь кардинальные меры по оздоровлению американской экономики, так называемый «новый подход», он оказался полностью втянутым в политическое противостояние. Он был убеждён, что перемены приведут к развалу государства. Отстаивая привычный образ жизни и будучи убеждённым в своей правоте, этот человек яростно ринулся в самую гущу борьбы с тем, что он считал политическим злом. Однако время перемен уже наступило, и волна новых политических и экономических реалий опрокинула его. Десять лет он боролся как на политической арене, так и в личной жизни, но Вторая мировая война добила его окончательно и в политическом, и в идеологическом отношении. С чувством горечи он ушёл от дел и забрался в глушь, добровольно обрекая себя на ссылку. Когда я познакомился с ним, ему было уже восемьдесят четыре, он вернулся в родной город, чтобы дожить оставшиеся годы в доме престарелых. Мне было непонятно, что он жил так долго, учитывая испытываемые на протяжении десятилетий горечь и жалость к себе.