Карнавал Хилл
Шрифт:
— Мы хотим, чтобы ты знал правду, сынок, — сказал Лютер голосом, полным боли. — И мы хотим, чтобы ты вернулся домой.
Я бросил на него взгляд, который говорил, что я не согласен со второй частью, но мой отец просто стиснул зубы и уставился на Маверика.
— Не-а, ты что-то задумал, — прорычал Маверик, свирепо глядя на Лютера. — Ты всегда что-то затеваешь. Ты король «Арлекинов». Повелитель гребаных крыс, и теперь тебе только что пришла в голову новая маленькая идея попытаться манипулировать мной, чтобы я делал то, что мне говорят.
— Зачем Чейзу лгать? — Настаивал я. — У него
Маверик облизнул губы, оглядываясь на меня. — Странно. Я думал, Чейз мертв. Ты играл с доской для спиритических сеансов, Фокси?
— О, не надо этого, — сухо рассмеялся я. — Он рассказал нам, что ты для него сделал, и я… благодарен. — Я выдавил это слово, нуждаясь в том, чтобы оно было произнесено, даже несмотря на то, что оно застряло у меня в горле.
Маверик пожал плечами. — Я ничего не делал.
— Ты действительно настолько упрям, что даже не хочешь выслушать правду? — Вмешался Лютер, возвращая разговор к сути. — Я не посылал этих людей. Я бы, блядь, никогда этого не сделал. Это должно было быть всего на пару лет в колонии для несовершеннолетних. Я собирался вытащить тебя, но ты, блядь, даже не захотел со мной поговорить.
Верхняя губа Маверика приподнялась. — Пошел ты, Лютер. Я вижу, что ты делаешь, и это не сработает.
— Рик, — рявкнул я, его старое прозвище сорвалось с моих губ прежде, чем я успел его остановить, и он удивленно выгнул бровь, глядя на меня. Я сделал шаг вперед, отчаянно желая… чего-то. Мне просто нужно было, чтобы он знал правду, потому что, сколько бы дерьма ни было между нами, и как бы я ни понимал, что теперь мы никогда не станем никем, кроме врагов, я все равно не мог вынести мысли о том, что он думает, что «Арлекины» ответственны за то, что случилось с ним в тюрьме. Что, возможно, в какой-то степени он винил в этом и меня. Даже Лютер не заслуживал такого. — Ответственность лежит на Шоне Маккензи. Это был план мести, и эта война — еще одна его часть.
— Я убил его брата, — вздохнул Лютер, словно жалея, что сделал это, чтобы ничего из этого не произошло.
Маверик снова перевел взгляд между нами, черты его лица исказились, выдавая боль, которая, как я знал, была в нем. И старая часть меня, которая когда-то любила его, заныла. Потому что, возможно, он и был монстром, стоящим сейчас передо мной, но человек, с которым произошли те ужасные вещи, был мальчиком. Мальчиком, с которым я вырос, для которого я когда-то сделал бы все.
— Нет. Я на это не куплюсь. — Выражение лица Маверика стало стальным, когда он покрутил револьвер на пальце. — Извини, старина, я больше не глупый ребенок. Ты не можешь манипулировать мной. И даже если бы это было правдой, это ни хрена не меняет.
— Это смешно, — прорычал Лютер.
— Не-а, что смешно, так это то, что ты проделал весь этот путь сюда, ожидая разговора по душам, который закончился бы объятиями. — Маверик бессердечно ухмыльнулся, затем дернул подбородком в мою сторону. — Ты вырастил своего мальчика по образу и подобию себя, Лютер, но меня ты вырастил по образу и подобию дьявола. — Он широко развел руки, и солнце отразилось от его татуированной груди. — Я — твое творение. И тебе просто не нравится, что я сейчас сорвался с поводка, потому что
— Ты даже не слушаешь нас, — прорычал Лютер.
— Я слышал каждое слово, — ледяным тоном сказал Маверик. — Но в эти дни у меня в голове встроен чушитометр, и прямо сейчас он работает на пределе возможностей.
— Ты так и будешь игнорировать правду, потому что не хочешь ее слышать? — В отчаянии спросил я. — Ты что, не понимаешь? Это меняет дело.
— Какое дело, мальчик Фокси? — Спросил он, его взгляд был полон ненависти. — Ты думаешь, даже если то, что ты сказал, правда, это что-нибудь изменит? — Он указал на Лютера. — Этот человек отправил Роуг из города на десять лет страданий, он украл у меня шанс пойти за ней и поместил меня в место, где я столкнулся с адом на земле. На самом деле меня не очень волнует, что он не был ответственен за последнюю часть. Все равно именно его действия привели все это в движение.
— Вряд ли ты невиновен в этой войне. Ты убивал «Арлекинов». Ты убил моего двоюродного дедушку Тома, — прорычал я, и Маверик пожал плечами, ничего не сказав.
— Он уничтожал плохие семена, — мрачно сказал Лютер. — Не так ли, сынок? Я знаю обо всех них. Я даже посылал людей к твоей двери, чтобы ты разобрался с ними за меня, и ты это делал, потому что знал, кто они такие.
— Я ничего не делал для тебя, Лютер, — прорычал Маверик, и я, нахмурившись, перевел взгляд между ними.
— О чем ты говоришь? — Я потребовал ответа, ненавидя оставаться в неведении.
— «Арлекинам» время от времени нужна чистка. Таков этот мир, всегда есть люди, которые переходят черту, люди, которые нарушают кодекс. Мы все ходим по грани между плохим и злом, и Маверик разбирается со злом. Это то, к чему я его готовил. Это было одним из его призваний в жизни. Он создан для грязной работы, он процветает в ней.
— К тебе это не имеет никакого отношения! — Огрызнулся Маверик.
— Можешь так думать, Рик, но ты годами убивал монстров из моей банды и поддерживал чистоту. Я позволял нужной информации дойти до тебя, я позволял тебе делать то, что у тебя получается лучше всего.
— А как же дядя Том? — Я надавил на его, и папа нахмурился.
— Он был болен на всю голову, — пробормотал Лютер. — Один из моих хакеров обнаружил кучу детской порнографии на его ноутбуке.
— Что? — Прошипел я.
— О, но он сделал большее, чем просто смотрел на это, — усмехнулся Маверик, и его глаза потемнели. — Он действовал, руководствуясь этими побуждениями.
— И как ты узнал об этом, а? — Лютер настаивал.
— Один из твоих людей пел, как канарейка, после чего я сбросил его со скалы, — сказал Маверик, пожимая плечами.
— И кто, по-твоему, послал к тебе этого человека? — Лютер поднял подбородок, и Маверик ощетинился.
— Так ты использовал меня? — Выплюнул Маверик.
— Я кормил тебя тем, за чем ты охотился, — твердо сказал мой отец, пока я пытался осознать это. — Это был не только я. Ты чуял зло среди моих людей, как будто это было чертово шестое чувство. Ты был рожден для этого, малыш.
— Не смей, старик, — предупредил он. — Мы не собираемся обниматься и устраивать душещипательный голливудский момент.