Карт-Бланш для Синей Бороды

Лакомка Ната

Напившись и немного успокоившись, Барбетта рассказала, что готовила чай, когда пришла некая леди и сказала, что госпожа графиня просила принести горячего чая в беседку.

— И я принесла, миледи, только и всего! — уверяла Барбетта, обливая мои руки слезами.

— Я верю вам, успокойтесь, — сказала я ласково. — А как выглядела эта дама? — признаться, когда служанка заговорила про даму, я невольно вспомнила Гюнебрет, но тут же отмела эту мысль — нет, моя падчерица не могла быть к этому причастной. К тому же, Гюнебрет в это

время была на охоте, да и Барбетта узнала бы ее в любом маскараде.

— Совсем не разглядела ее, — пожаловалась Барбетта. — Она была в накидке, капюшон на голове…

— Кто-то из гостей? — быстро спросил граф.

— Да как же их всех запомнишь, — Барбетта невольно втянула голову в плечи. — Но я здесь ни при чем, милорд…

— А вы оставляли заварник без присмотра? — спросила я.

Барбетта молчала, и я видела, как ее гложут сомнения.

— Говорите правду, — подбодрила я служанку. — За правду вас никто не накажет.

— Когда поставила заварник на поднос, чтобы унести вам, та леди попросила глоток вина, сказала, что продрогла, хочет согреться…

— И вы сходили за вином, за бокалом и поднесли ей, — закончила я за нее.

— Ее уже не было, миледи…

Ален снова выругался, но на сей раз — я была уверена — он злился уже не на Барбетту.

— Мы выяснили, что хотели, милорд, — сказала я кротко. — Можем ли мы отпустить бедную женщину? Вы испугали ее, хватит терзаний.

Граф посмотрел на Барбетту, потом на меня, потом отвел глаза.

— Пошла вон, — бросил он. — И если узнаю, что миледи графиня была слишком доверчива…

— Я не осмелилась бы лгать вам! — заверила его Барбетта и бросилась вон со всей прыти, на которую была способна.

В комнате остались только мы с мужем. Возникло неловкое молчание.

— Пожалуй, я тоже пойду, — сказала я, пятясь к двери. — Простите, что опять вмешалась в ваши дела, милорд, но небеса любят милосердие, и вам…

— А куда ты пошла? — спросил он, отбрасывая прут и проходя к рукомойнику.

— В свою спальню, милорд, — ответила я, предчувствуя нечто… нечто…

Взгляд мой упал на кровать, в которой я лежала совсем недавно… Лежала обнаженная в объятиях мужчины, который… который… Мысли мои полетели перепуганными пташками, и я бросилась к выходу так же стремительно, как и Барбетта.

Но за порогом стоял Пепе с невозмутимым лицом, а граф, ополоснув руки и вытерев их полотенцем, заявил:

— Хотел придти к тебе на ночь, но раз уж ты явилась сама, то здесь и останешься. Пепе, закрой двери.

И послушный слуга с поклоном исполнил его приказ.

— Пора спать, миледи графиня, — сказал Ален, сбрасывая камзол и снимая рубашку мешком через голову.

Рубашка полетела в кресло, свалившись живописным комком.

— А ты что не раздеваешься? — спросил мой муж и расстегнул поясной ремень.

70

Вопрос мужа некоторое время оставался без ответа, потому

что я не знала, что сказать. Я несколько раз облизнула пересохшие губы, а потом осмелилась переспросить:

— Вы хотите, чтобы я спала в вашей комнате, милорд?

— Хочу, — ответил он, скидывая ремень, туфли, а потом и штаны, и оставаясь в коротких нижних штанах.

— Как же договор?! — выпалила я.

— А что — договор? — спросил он и загасил свечи, кроме одной.

В спальне стало уютно и таинственно, но я волновалась все больше:

— Напоминаю вам про ваш же договор!

— Ты думаешь, я про него забыл?

Я бросила панический взгляд на кровать, потом посмотрела на полуголого мужа и принялась изучать узоры на ковре. Неужели, Ален ничего не понимает? Господи, да! — я млела в его объятиях, но это не значит, что должна уступить его прихоти. Тем более после того, что сейчас произошло… и могло произойти…

— Тогда вы, возможно, забыли о милосердии? — спросила я, не двигаясь с места.

Граф в это время откинул одеяло и готовился нырнуть в постель, но мои слова остановили его.

— Ты посчитала меня слишком жестоким, Бланш?

— Да.

— Ты на редкость прямолинейна, — он подошел ко мне, встав на расстоянии трех ладоней.

Невольно я уставилась на шрам на его груди. Тот самый, что был оставлен по приказу второй жены.

— Сожалею, что не проявила должного послушания, — сказала я. — И сожалею, что вам не везет с покорными женами.

— В самом деле, не везет, — он находился так близко от меня, что голова кружилась, но я упорно не смотрела ему в лицо, просто не могла этого сделать. — Почему ты не смотришь на меня? — спросил он после недолгого молчания. — Я внезапно стал тебе противен?

— Вы испугали меня своей жестокостью.

— Жестокостью? Да я пальцем не тронул эту дуру, хотя она того заслуживала.

— Но вы собирались выпороть ее в собственной спальне! — я переплела пальцы, отчаянно подбирая слова. — Как вы могли бы спать здесь после этого? После того, как пытали бы невинную женщину, вся вина которой — излишняя доброта и доверчивость? А сколько человек вы пытали здесь до этого?! Мне страшно, милорд. Я не могу находиться в вашей комнате, позвольте мне уйти к себе.

— Уйти? Ты так боишься меня? — он помолчал, а потом продолжил: — Только сегодня я подумал, что все, к чему прикасаются твои руки, — он взял меня за руку и провел пальцами по моей ладони, вызвав сладкую дрожь во всем теле, — всё, к чему они прикасаются, становится лучше. Поэтому я хочу попросить тебя… Прикоснись ко мне, Бланш? Преврати ужасного графа Синюю Бороду в сказочного принца? Как в той балладе про красавицу и тролля. Она полюбила его, и он стал прекрасен и душой, и телом.

Но я не захотела отвечать ему в том же тоне, хотя — что скрывать? — сердце мое забилось быстро-быстро. Я ответила, сделав вид, что не понимаю намеков: