Картина с кляксой
Шрифт:
– Греется дед, – предположил Алешка. – Пошли посмотрим. Или тоже погреемся.
Что-то в Алешкином голосе было такое, что я послушался.
Отработанно, беззвучно мы спустились по штормтрапу в густые заросли малины, где уже успели протоптать надежную тропку. Пробрались на зады дедовой усадьбы. Ночь была очень росная, и мы промокли так, что впору было в самом деле погреться у костра.
Очень близко к нему подходить не стали – мало ли что – и заняли позицию для наблюдения за растрепанным прошлогодним
Костер был обильный, ярко светился в ночи. Возле него суетился дед, подбрасывая в огонь какие-то палки. В свете то красного, то багрового пламени маленький росточком дед казался сказочным гномом, который варит на костре свою волшебную похлебку. Дед то появлялся в свете пламени, то скрывался в темноте, откуда появлялся с охапкой дровишек.
Наверное, подумал я, отходы своей пилорамы сжигает. Но почему ночью?
А тут возникла из темноты еще одна загадка. Послышались грузные шаги, ворчание, и появилась массивная фигура со стороны дедова сарая. Фигура принесла охапку таких же палок или реек и сбросила ее у костра.
– Все? – спросил дед.
Фигура что-то сердито пробурчала и растворилась во мраке.
Прямо какие-то страшные сказки.
Дед поворошил костер, отчего тот взметнулся к небу снопом веселых искр, постоял еще немного и пошел домой.
Мы тоже немного подождали на всякий случай и осторожно подошли к затухающему костру.
Алешка выхватил из углей недогоревшую головешку. Без всякой экспертизы было ясно, что это обломок рамы. Явно от картины, покрытый золотой или бронзовой краской.
– Это что-то значит, – прошептал Алешка.
– Это значит, что дед побросал в огонь бракованные заготовки. Вот и все.
Мы знали, что Строганов нередко подрабатывал в музее как хороший столяр. Мастерил стеллажи и полки, вязал рамы для картин и даже иногда реставрировал не очень сложную мебель. Вот и все.
– Вот и не все, – сказал Алешка. – Эти обгорелки не новые, понял?
Ничего я не понял. Я продрог от холодной росы и хотел спать.
Мы вернулись к себе и, чтобы поскорее согреться, раскрыли свою новогоднюю коробку с конфетами.
– Конфеты кончаются, – заметил Алешка, снова запуская пятерню в коробку. – А загадки начинаются…
Глава IV. «Попался?»
Утром мы все-таки пошли за грибами. Алешка так настаивал, что и дураку было ясно – неспроста! Так и оказалось…
Обошли сухое болото и углубились в веселую березовую рощу. Алешка, как ни странно, смотрел больше по сторонам, чем под ноги. И без конца трещал:
– Дим, мы с тобой запросто этих жуликов поймаем. Раньше, чем майор Злобин.
– Не лезь ты в это дело. Пусть сами разбираются.
– Кто, Дим? – Алешка даже остановился.
– Кто-кто?
– Они разберутся! – презрительно фыркнул. – В музее там все беспомощные. И в обморок падают. У них там сплошные рудиколеты!
– Радикулиты, – поправил я.
– Это еще хуже, Дим. А эти сыщики сразу папу позвали. – Он опять осмотрелся по сторонам. – А сами растерялись. А я тебе сейчас одного жулика покажу. Он, по правде говоря, не очень-то жулик. Он, Дим, соучастник. Но главный. Без него ничего бы не получилось.
Тут уж я не выдержал:
– Хватит всякую чушь болтать!
– Спокойствие, Малыш, только спокойствие. Помнишь мою считалочку: «Раз, два, четыре»? Ты еще спросил: а где «три»?
– А где «три»? – послушно повторил я.
– Вот там, на поляночке. Только не спугни. Шагай шепотом.
Мы сделали «шепотом» еще несколько шагов и вышли на край полянки, залитой ярким солнцем. Над ней стоял запах всяких цветов, а на ее краю… сидел за мольбертом бедный студент Истомин. Вернулся Карлсон! Как ни в чем не бывало.
– Ну и что? – спросил я Алешку. – Давай-ка лучше грибы собирать.
Но Алешка вцепился в свою дурацкую идею, как клещ в собачью шкуру. И яростно зашептал:
– Как украли картины? Их сняли, а вместо них повесили другие, точно такие же. А кто срисовывал копии? А кто в драных кроссовках? Копии теперь висят на месте украденных картин. А кроссовки…
– А кроссовки где висят? – перебил я.
– Ты ничего не понимаешь. Слушай дальше. Он больше в музее не рисует. Он сам мне сказал: «Все, Лёх, буду теперь писать природу. В березовой роще». А кроссовки у него теперь фирменные. И джинсы клевые. Врубился?
Я так врубился – будто лбом в дерево. Аж листья полетели. Выходит, все-таки этот бедный симпатичный студент делал копии ценных картин, чтобы ими заменили подлинники. И получил за это деньги. На кроссовки и джинсы.
– А кому он эти копии делал?
– Пусть он сам скажет. Не отвертится. Держи! – И Лешка сунул мне в руку палку вроде дубинки.
– Это еще зачем?
– Затем! Я его буду допрашивать, а когда он на меня набросится, ты его по башке!
– Вот еще! Пусть его местные сыщики допрашивают.
– Забоялся? – Алешка взглянул на меня с презрением. – Старший брат называется.
Мне оставалось только вздохнуть и согласиться. Хотя я еще ни разу никого дубинкой по башке не радовал…
Когда мы подошли к Истомину, он даже не посмотрел на нас. Уставился неподвижно вдаль и только потирал грязным пальцем под левым глазом.
– Привет, – сказал Алешка. – А у вас пейзажи еще лучше получаются. Вы их тоже жуликам продадите?
– Что? – очнулся Истомин. – Привет, Леха. Как добыча? – Он кивнул на корзинку.