Картограф

Комаров Роман

Авдеев слушал внимательно, кивал.

– Значит, взял и сам собой выпал?
– спросил он.

– Не сам собой, - прошептал Филя, и слезы снова навернулись на глаза.
– Это я его убил. Пожелал ему смерти, и он умер. Арестуйте меня немедленно. Я больше так не могу.

– Да что за чушь? Если бы от такого умирали, города бы стояли пустые. Я лично желаю людям сдохнуть по сто раз на дню. Особенно гражданам, которые в транспорте мне ноги давят. А про коллег и говорить нечего. И хоть бы хны, все живы, веселы

и весьма упитанны.

– Не верите? Вот, взгляните, - Филя задрал штанину и показал тугую повязку.
– Когда мы ехали, я достал скальпель и вырезал знак. Прямо на себе! И Сила Силыч тут же умер.

Авдеев хмурился и кусал нижнюю губу. Филе показалось, что он вот-вот вынет наручники и прикует его к батарее, чтоб не сбежал.

– Вы арестуете меня?
– спросил Филя дрожащим голосом.

– За что?
– спросил Авдеев.

– Как за что, за убийство!

– Замечательно! А на суде скажем, что ты учинил над собой умышленное членовредительство с целью лишить человека жизни?

– Есть такая статья?

Авдеев тяжело вздохнул:

– Нет, и никогда не будет. Гражданин Паслов умер естественной смертью - оторвался тромб. При чем здесь ты? Пока заведено только дело против Василия Путобрюха. Нанесение ущерба здоровью средней тяжести. С учетом его послужного списка, два года каторги. Выпишешься, приходи ко мне, снимем показания. А пока лечись. Голову тебе проверить не мешает. Тоже мне, резаться вздумал! Или оговариваешь себя зачем-то?

– Я же вам объяснил!
– истерически крикнул Филя, и больные, ковылявшие по коридору, дружно уставились на него.
– Я хотел, и я убил! Мучителя своего. Не могу так больше, душа ноет. Арестуйте, арестуйте и накажите по всей строгости. Тюрьма, так тюрьма. Или казнь?

– Не пори чушь, - устало сказал Авдеев.
– Я понимаю, ты в это веришь. Охота сходить с ума - сходи, только не ожидай, что и остальные пойдут с тобой вместе вприсядку. Ни один суд в мире не станет это выслушивать.

Филя разразился громким плачем.

– Ну, ну! Опять фонтаны, - Авдеев принялся шарить руками по пиджаку в поисках платка.
– Филя, успокойся. Тебе вредно волноваться, ты нездоров. Натерпелся, вот у тебя и нервический припадок. Давай я доктора позову? Сделает укольчик, тебе полегчает.

– Почему вы мне не верите? Я убил его, убил... Все кончено, жизнь кончена.

– Подожди прощаться с жизнью! Хочешь, чтобы я тебя отвез в участок?

Филя мотнул головой.

– Тогда чего тебе?

– Ничего, - Филя встал, вытер глаза рукавом и твердо сказал.
– Мне пора. Прощайте, Ромэн Аристархович.

– Еще свидимся, - кивнул ему Авдеев, торопясь к выходу.

«Вряд ли!» - подумал Филя, скорбно волочась назад в палату. Наказания не будет, значит, и искупление невозможно. Тромб, видите ли, оторвался! Хитер Додон, нечего сказать. Умеет обтяпывать делишки

так, что все шито-крыто. Что же делать? Податься в монастырь? Кинуться с моста?

В палате было полно народа - со всех окрестных палат собрались. Атлант вольготно раскинулся на стуле, босые ноги топорщились в прохудившихся тапках. Вокруг на табуретках расположились слушатели.

– И вот я смотрю - она юбки задирает. Одну, другую, третью.

– Брешешь! Не бывает на бабах столько юбок!
– сказал плюгавый мужичок в майке-алкоголичке.

– Вот те крест! Подняла она, значит, юбки, а под ними у нее - хвост рыбий. Я к двери, а она как захохочет. Иди, говорит, ко мне, мой белый хлеб.

– Трепло!
– презрительно протянул рыжеволосый парень.

– Шарман!
– откликнулся профессор, кутаясь в одеяло, как в тогу.

– Не любо - не слушай, а врать не мешай, - пробасил дородный усач. На шею он зачем-то намотал цветастое полотенце.

Филя прошел мимо них и лег на кровать. Потолок был грязно-желтый, в подтеках. Пятно побольше напоминало по форме Африку, пятно поменьше - Австралию.

Гости Атланта пошумели и разошлись, оставив после себя запах табака, немытых подмышек и лекарств.

– Унываешь?
– спросил Атлант.
– Не время, сынок. Будешь бодрый - скорее поправишься.

– А я, может, вовсе не хочу поправляться!
– резко сказал Филя и с вызовом уставился на Атланта. Тот не отвел взгляд.

– Решил сигануть на березу, как профессор?

– Да!!

– Ты эти мысли брось. Нельзя себя жизни лишать, Господу Богу это противно.

– Я теперь не в его юрисдикции, - запальчиво сказал Филя. Атлант в задумчивости почесал в затылке.

– Юридикция, она того, а ты этого... Бога не гневи.

Филя махнул рукой и отвернулся к стене.

– Я знаю, что ты натворил, - прошептал Атлант, склоняясь к самому его уху.
– Но и для убивцев есть спасение.

Филя так и подскочил.

– Вы подслушивали!

– Обижаешь, - сказал Атлант.
– К чему? Я и так все вижу. Смертоубийство - страшный грех. Плоть вопиет, душа мается, ангели небесныя плачут. Господь ручкой белой от тебя загородился, не смотрит. А без присмотра человек плутает да и в яму катится. Молодой ты, а уже пропал. Котлы тебя ждут смоляные, вонь и тлен.

– Ничего, к вони мы привыкшие. А ангелы пусть плачут, раз им заняться больше нечем.

– Озорник! Нешто не каешься? Ты ведь не разбойник, не злодей. Соблазнил тебя лукавый, а кто слаб верой, тот и поддается.

– Как вы поняли?
– спросил Филя.

– Знак увидел. Доктор пеленочку отвернул, я и подглядел. Не нарочно, глаз метнулся. Ты чешуйки не скобли, они теперь не сойдут. А оторвешь - втрое больше вырастет. Совсем запаршивеешь.

Филя почувствовал, как в горле встает плотный ком.