Карты, деньги, две стрелы
Шрифт:
Нет. Нет-нет-нет, это уже перебор! Ну не может же он…
Мужчина усмехнулся и, вскинув лицо к темному небу, вдруг издал пронзительный птичий крик. Со всех сторон ему ответил такой же хор голосов. Я ошалело завертел головой. И, подняв взгляд поверх макушки незнакомца, тихо ахнул: посреди каменного плато высилась высокая, каменная же башня — неровная, чем-то неуловимо похожая одновременно на скалу и дерево без листьев. Широкие «ветви», не прогибаясь, держали на себе десятки неподвижных птичьих фигур. Я разглядел стервятников,
Можно предположить, конечно, что шероховатую кору дерева я в темноте спутал с камнем. И можно предположить, что крылатые хищники Фирбоуэна друг с дружкой не враждуют… Но даже на родине фениев нет таких громадных деревьев, а скала не может торчать посреди леса, как перст. К тому же ни скалы, ни деревья не имеют окон. И крепостной стеной их в жизни не обносили.
А еще — птицы боятся огня. А каменный ствол дерева-скалы был словно увит мерцающей спиралью зажженных факелов.
И того коршуна над деревней арбалетный болт поразил именно в левое крыло.
Я попятился. Стоящий передо мной мужчина угрожающе нагнул голову, прищурился и повелительно взмахнул рукой. Черный крылатый смерч, галдя, взвился над башней. И водопадом обрушился вниз.
Я даже до меча дотянуться не успел. А после, уже сбитый с ног пернатой лавиной, снова вспомнил бесстрастное лицо кнесицы де Шасвар. Вспомнил ее голос: «Обычный хищник… они не очень-то разбираются». Выходит, разбираются, и неплохо! У, змея!.. Знала бы Матильда, какое брехло ее дорогая мамочка!
Не той птице я стрелу послал… не той…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Матильда
Окно открыто нараспашку. В комнате стоит такая жара, что нечем дышать. Я сижу, бездумно уставившись в небо, и сама не понимаю, чего жду в этой ночи.
Он подходит сзади, кладет руку мне на плечо:
— Пойдем.
Я оглядываюсь:
— Уверен?
— Пойдем, я покажу тебе нечто интересное…
Я осторожно выскальзываю с ним из дома. Тихо, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить никого из деревенских, иду за ним. Иду, сама не знаю куда, не знаю зачем.
А он приводит меня на берег пруда. Останавливается за моей спиной… И не понять, чувствую ли я биение своего сердца или слышу — его.
Оглушительно стрекочут сверчки. По берегам пруда вспыхивают золотые огоньки светлячков, и я чувствую, как у меня перехватывает дыхание.
— Как красиво, — улыбаюсь я.
— Тебе нравится?
Я оборачиваюсь… И тону в теплых карих глазах Айдена… Вместо всяких глупостей могу произнести только одно слово:
— Очень.
А он смеется:
— А я вижу только тебя.
Его губы так близко, так близко… Еще чуть-чуть и…
— Надо же! Ты так быстро меня забыла!
Губы
— Шемьен…
Рука Айдена пытается нащупать отсутствующую рукоять клеймора — почему-то сейчас он безоружен, а губы моего первого мужа кривит усмешка:
— Что, Матильда, надеялась так легко от меня избавиться?
Ответить я не успеваю. Сбивая с ног замершего Шемьена, ко мне несется невесть откуда взявшийся Брысь, тычется в руку…
Я дернулась от неожиданности, пытаясь оттолкнуть мокрый нос, и… проснулась.
Иглонос сидел рядом с кроватью, чуть склонив голову, и изучающе смотрел на меня. Язык вывалился из пасти, а круглые глаза-плошки светились в темноте.
Ну и сон! Ничего себе!
Я рывком села, одеяло соскользнуло с груди, прижала ладони к горящим щекам: нет, это ж надо такому присниться! Я же чуть не поцеловалась с капралом! И пусть это был всего лишь сон, но сны на пустом месте не рождаются!
Нет, это все бред и фантазии, не имеющие никакого отношения к реальности!
— Правда ведь, Брысь?
Зверь словно понял, о чем я его спрашиваю, и согласно взрыкнул.
Стоп. А откуда он здесь взялся? Дверь закрыта, а иглонос последние несколько ночей спал за порогом: мама настояла на том, что дикий зверь не может находиться в одной комнате со спящими людьми. Но мамы сейчас нет — куда она, кстати, ушла? — а вот Брысь здесь: наверное, забрался в открытое окно, перепрыгнул через кровать, на которой я спала, и, задев меня, разбудил.
— Ты что здесь делаешь, Брысь? — ласково спросила я, спуская ноги вниз и проводя ладонью по загривку зверя.
С кровати что-то соскользнуло и с тихим шорохом упало на пол. Я наклонилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в мерцающем свете, льющемся из глаз иглоноса.
Что это? Неужели подарок Фелана?
И действительно, на отполированном многими ногами дереве лежала уже знакомая тетрадь.
Я непонимающе нахмурилась: как она здесь очутилась? Я ведь оставила ее у капрала.
Подняв с пола плохо сшитые листы и положив их на край кровати, я удивленно покосилась на перепачканные сажей пальцы. Странно. В камин я вроде не лазила, угли не хватала. Откуда только взялось?
Повинуясь порыву, я перевернула тетрадь и охнула, разглядев на задней стороне обложки полустертые моими неловкими прикосновениями буквы.
— Брысь, посвети мне, а? — жалобно попросила я, припомнив, что капрал так говорил Изюмчику. Особо не надеялась, что зверь меня поймет, но свет из его глаз стал ярче. И я вдруг поняла, что написано на обложке.
«Спасибо светлым богам, что вы были в моей судьбе, Мати…» Последние буквы, написанные углем, я случайно размазала пальцами, но и так было понятно, чье имя написано. Всего несколько коротких слов, начертанных на обложке незнакомым почерком, но сердце тревожно сжалось.