Карусели над городом (Происшествие в Кулёминске - 1)
Шрифт:
Дверь была заперта на замок. Ефросинья Дмитриевна собиралась уже уйти, как вдруг заметила, что от подвального окна тянется тоненький синий лучик. Наклонно он уходил далеко в небо и там терялся. Конечно, она не могла догадаться, что все было как раз наоборот. Не в небо, а с неба шел этот луч, проникал в самую дырочку и кончался в лаборатории.
"Забыли выключить прибор, - подумала Ефросинья Дмитриевна. Пожару еще мне тут наделают."
Она прильнула лицом к стеклу, заглянула в дырочку. Окно изнутри было завешено газетой, но в ней тоже имелась дырочка -
Ефросинья Дмитриевна прижала к дырочке нос: горелым не пахло. В лаборатории было темно и тихо.
Лучик тоже исчез.
– Есть кто там?– спросила Ефросинья Дмитриевна, целясь губами в дырочку.
Тишина. Темнота. Молчание.
Постояв немного у окна, Ефросинья Дмитриевна направилась к дому.
Теперь она была уже точно уверена, что в лаборатории творится какое-то безобразие. Правда, на языке Ефросиньи Дмитриевны безобразием считался даже неплотно закрытый кран, из которого капало по капле в час.
Но тут было что-то похуже.
На сей раз Ефросинья Дмитриевна ушла с твердым убеждением, что подозрения ее были не напрасны: в лаборатории делались какие-то темные дела.
День 4-й
Мелкое разоблачение
Наступило утро четвертого дня с тех пор, как был установлен контакт.
На судьбе нашей маленькой планетки это никак не отразилось.
Не изменилась жизнь и в Кулеминске, который неторопливо вращался вокруг земной оси, подставляя бока восходящему солнцу. Взрослые кулеминцы уже шли на работу. Еще ворочались в постелях школьники, которым теперь все чаще снились каникулы. Вернулась с ночного дежурства вполне выспавшаяся Анна Максимовна. На кухне, брезгливо морщась, намыливала шею Татьяна - ей сегодня предстояло сдавать зачет. Алексей Палыч по случаю свободного дня жарил на плите яичницу.
– Саша опять не ночевал?– спросила Анна Максимовна, когда сели за стол.
– У него рано утром полеты, - сказала Татьяна.
Анна Максимовна временно промолчала. Но Татьяна прекрасно понимала, в чей огород полетел камень. Некоторое время, сдерживая себя, она яростно кромсала вилкой яичницу. Из двух глазков она сделала четыре, потом - восемь, и на этом ее терпение истощилось.
– Ты, мама, напрасно так беспокоишься. Меня мой муж вполне устраивает.
– Устраивает?
– Абсолютно!
– Ну, ну, - сказала Анна Максимовна.– Тебе виднее.
В голове Анны Максимовны было столько тихого, но упорного сопротивления, что Татьяна вышла из себя окончательно.
– И я раз навсегда прошу, - сказала она звенящим голосом, - не будем больше обсуждать эту тему.
– Можно и не обсуждать, - согласилась Анна Максимовна.– И верно: поздно уже обсуждать.
Тут бы самое время было Алексею Палычу стукнуть кулаком по столу, чтобы подпрыгнули на нем ложки-тарелки. Но тогда это был бы не Алексей Палыч. Нет, так он не мог поступить. Ему,
– Аня, давайте не будем ссориться. Всем ведь нелегко: и тебе, и Танюшке. Тем более что у нее сегодня зачет.
Тут очень хотелось бы написать, что Татьяна посмотрела на отца с благодарностью. Но это было бы неправдой. Правдой было только то, что она посмотрела. А точнее - метнула копье из-под длинных ресниц, которые так нравились летчику Саше. Отец-то уж совсем не имел права вмешиваться в дела взрослой дочери!
– Можно и не ссориться, - сказала Анна Максимовна.– Это ты верно заметил: женщинам всегда нелегко. Вот мужчинам полегче. У них времени много, они могут лялякать у пивного ларька, а могут продавщиц пугать. Вот, вроде тебя.
– Я - у ларька?– искренне изумился Алексей Палыч.– Да когда же я?..
– Я говорю: продавщиц пугать.
– Каких продавщиц?
– А Клавдию из овощного. Я у нее вчера была. Она мне селедки баночной оставила... "Прибежал, - говорит, - взлохмаченный весь, не то красный, не то зеленый... Кричит: "Чем ребенка кормить, чем ребенка кормить?!" Я, - говорит, - испугалась: уж не с внуком ли вашим что случилось? А он весь стал бледный, затрясся и кричит: "Имени нет... имени нет три месяца!" Я уж подумала, что у вас пожар или другое что... Вроде как не в себе человек."
С любопытством поглядев на отца, Татьяна отметила, что тот "весь стал бледный".
– Почему же - взлохмаченный?– растерянно спросил Алексей Палыч.
– Да уж не знаю почему.
– И когда я кричал на кого-нибудь?
– Ну, Клавдия и соврет - не дорого возьмет. Но ведь не все же она наврала?
– Мама, - скромно сказала Татьяна, - мне кажется, что папа не может быть красным, взлохмаченным и зеленым. Кричать он тоже не умеет...
– Умею, - с тихой угрозой сказал Алексей Палыч, начиная понимать, куда клонит настырное чадо.
– Не умеешь. Но ты, мама, обрати внимание на одну вещь: он интересовался, чем кормить ребенка.
– Ну и что?– спросила Анна Максимовна, еще не успевшая связать все факты в единый узел.
– А то, что продукты у нас пропали...
– Не пойму я, что ты одно к другому лепишь. Продукты Андрюшины. Разве отец не знает, чем мы его кормим?
– Андрюшу - знает...– многозначительно сказала Татьяна.
– Татьяна!– повысил голос Алексей Палыч.– У тебя во сколько зачет?
Татьяна поднялась из-за стола, повесила на плечо сумку и пошла к двери.
– Интересно, - сказала она, оборачиваясь, - как только я заговариваю о продуктах, ты сразу вспоминаешь о моей электричке.
Татьяна закрыла за собой дверь, но тут же приоткрыла ее снова.
– Интересно!– сказала она.– И даже - странно!
Дверь за Татьяной закрылась.
В эту минуту Алексей Палыч не возражал бы, чтобы она закрылась навсегда.
– Алексей, - тихо сказала Анна Максимовна, - это ты взял продукты?