Кащей и Ягда, или небесные яблоки
Шрифт:
Не понравилось Коловулу, что голос у старика тревожный.
— Смерть, не смерть… — чтоб не слишком его испугать, так сказал. — А завтра и смерть придти может!
— Завтра?! — на локтях привстал Родовит, а только сил у него совсем было мало и обратно упал на постель. — Нет! Не завтра! Перуном молю! Повремени!
Испугался тут Коловул, что старик захрипит… Закричал:
— Родовит! Эй! Не бойся! Кащей поможет тебе!
Не поверил ушам старый князь:
— Кто? Кащей?
— А больше и некому! Больше и нет у тебя смельчаков. Только он согласится в небесный сад забраться!
— В
— Пусть Кащей тебе принесет из этого сада два яблока с дерева жизни. Первое яблоко съешь и сильно болеть станешь! А второе только на самую малость надкусишь и всё — тут же бессмертным сделаешься!
Выдохнул Родовит:
— А-а-а! Бессмертным… Не может этого быть!
— А овца может влезть в окно к человеку? — и исчезла в окне лохматая голова, а вместо нее голова овцы появилась. Забеляла да и ввалилась вся, да и забегала по полу: стук, стук, стук.
Обхватил свою голову Родовит: кто это был? что это было? Правильно близнецы рассудили: если люди и видели Коловула, то только волком с белым загривком, а юношей-великаном, а человеком лохматым и сам Родовит его не узнал! Хихикнули они под окном, как блеет овца, недолго послушали и поскорее прочь побежали. Хорошо, что дождь только сильнее стал — слижет все их следы.
А Родовит лежал, на овцу смотрел — как глаза у нее на висках о тайне мерцают, как клубится черная шерсть, будто ночь, будто смерть. И так овце говорил:
— Кто бы ты ни была… кто бы тебя ни принес… а Кащея я отошлю! С чем бы он ни вернулся… А хотя бы и совсем не вернулся…
— Бе! — сказала на это овца.
— Да! — себя подбодрил Родовит и потом лишь услышал, что вышло: бе-да. И испуганно повторил: — Беда? — и на пальце, с которого перстень снял, пустоту обнаружил, а потом в ней надежду нашел: ничего, ничего, вот приедут ладейные люди, а Кащея-то здесь и не будет… Хорошо. Хорошо!
А на это овца пробежала по дому, вернулась к его постели и совсем уж истошно сказала:
— Бе! Бе?
2
После ночного дождя день стоял вымытый, свежий. С раннего утра Ягда со Щукой и Корень с Калиной, а главным у них был, конечно, Кащей, трудились на берегу. Все горшки, которые и горшками-то не назовешь, сюда принесли. И теперь высокий, почти что отвесный берег реки лопатками небольшими копали, ямки в нем делали, а в ямки эти вставляли горшки — заостренным донцем вовнутрь. Только горлышки чуть наружу торчали. И они их сначала землей укрепляли, а потом еще воском вокруг. Воск на железной сковороде Щука плавила над костром и в маленькие бадейки его наливала. А Ягда, Кащей, Калина и Корень эти бадейки на шею себе за веревку подвешивали и снова к стене земляной бежали. И, как пауки по ней, быстро, ловко туда-сюда ползали.
А люди стояли внизу и смотрели. И понять ничего не могли. А с другого берега Сныпяти каменный Велес на это смотрел. И хотя проходила уже у людей опаска, а все же они с тревогой оглядывались и на него.
А потом чихнул вдруг Удал. И стена, горшками набитая, отозвалась на это: «Чхи! Чхи! Чхи!» — да так громко, протяжно, как будто запела.
— А-а-а!
А иные и от испуга:
— И-и-и!
А стена, словно было ей в радость, подхватила напевно: «А-а-а! И-и-и!»
И тогда, чтобы больше стену не беспокоить, люди рты руками себе прикрыли. Только Удал вдруг сказал:
— Что же теперь и чихнуть нельзя будет?
А когда отгремела, ответно отпела стена, Кащей обернулся и крикнул с обрыва:
— Нет, Удал! Днем мы будем горшки затыкать! А вот ночью они будут нас сторожить! Ночью…
Но тут его имя издалека донеслось. И все обернулись. Это Мамушка берегом к ним бежала:
— Кащей! Тебя князь-отец зовет!
И опять повторила стена всё — слово в слово. И еще один раз повторила. И Мамушка от испуга за сердце взялась. А люди смотрели на Мамушку и уже улыбались, а многие и смеялись уже. И с ними вместе смеялась и веселилась стена.
Только Ягда насторожилась:
— Зачем зовет? Для чего? — и спрыгнула вниз, и за посох на всякий случай взялась. — Одного Кащея зовет? Без меня?
И Кащей тоже спрыгнул на берег. Крикнул:
— Мамушка! Я иду! — и руки Ягды коснулся. — Я скоро вернусь!
Негромко он это, едва слышно сказал. А стена еще музыку в этих словах различила. И зашептала протяжно: «Я скоро вернусь! Я скоро вернусь!»
Улыбались на это люди, кивали. Нравилась им стена, которая будет их защищать. Только Мамушка головой покачала:
— Ох, скоро ли?
И стена повторила с тревогой: «Ох! Скоро ли, скоро ли?! Ох!»
Вскинула Ягда брови, ударила посохом оземь и за Кащеем вслед побежала.
3
Столько нечисти Велес за Жаром ни разу не посылал. Этой нечистью три болота можно было набить и еще бы немного осталось. Окружили его в чистом поле тысячемордо, буро-зелеными тушками переливаются, кишат, шагу ступить не дают.
А Жар в Селище шел. Не шел, можно сказать, бежал. Как только узнал от Лихо и Коловула, что хорошо, чуть не до смерти они Родовита пугнули, — наверняка он теперь Кащея на растерзанье к Перуну пошлет! — тут же в родное селение и кинулся. Чтобы неподалеку быть. Чтобы уход Кащея приметить. А уйдет, а ускачет злодей — и снова свадьбу играть будет можно. Потому что истосковался по Ягодке Жар. Сам от себя такого не ожидал. А вот пожил он в пещере с близнецами, с их овцами чуть не вповалку поспал, надышался и Коловуловым волчьим духом, и Лиховым потом прогорклым — и так уж захотелось ему снова свежесть вдохнуть, которую Ягда с собой всегда приносила. Что ни час прибавлялась в нем эта тоска.
И вот — до Селища только полдня оставалось, уже и столбы Перуновы высились невдалеке — и надо же: нечисть кругом обсела, шагу ступить не дает. Жар от ярости даже меч Родовитов из-за пояса выхватил:
— Прочь с дороги! Кому сказал? Не до вас!
А нечисть насупилась — тоже, видно, характер имела — сидит и молчит. А потом на ящерицу похожая ротик свой приоткрыла:
— Неужели по головам пойдешь?
— И пойду! — закричал. — И по тушкам паленым пойду!
Оживилась тут нечисть, заверещала: