Катастрофа
Шрифт:
Потом Рахманинов читал Майкова: «Я в гроте ждал тебя в урочный час, но день померк…»
Бунин ответил стихотворением Державина «Русские девушки»:
Зрел ли ты, певец, тииский, Как в лугу весной бычка Пляшут девушки российски Под свирелью пастушка; Как, склонясь главами, ходят, БашмачкамиРахманинов воскликнул:
— Я подростком прочитал старинную книжку — там была поэзия Державина и сразу влюбился в его стихи. Но на музыку их перекладывать тяжело…
— Но «Пчелку златую» уже больше столетия народ распевает!
— Да, но это исключение!
— Согласен, что у более поздних поэтов стихи органичней ложатся на музыку. Вот тот же Алексей Константинович Толстой:
То было раннею весной, Трава едва всходила, Ручьи текли, не парил зной, И зелень рощ сквозила…Рахманинов с воодушевлением подхватил:
Труба пастушья поутру Еще не пела звонко, И в завитках еще в бору Был папоротник тонкий…— Как чудесно, — не удержался Бунин, — как точно подмечено: «В завитках папоротник тонкий…» Или совершенно потрясающие два заключительных четверостишия:
И плакал я перед тобой, На лик твой глядя милый, — То было раннею весной, В тени берез то было!И уже вместе, тихими, слившимися воедино голосами, они то ли прочитали, то ли напели:
То было в утро наших лет — О, счастие! о, слезы! О, лес! о, жизнь! о, солнца свет! О, свежий дух березы!…Такой порыв молодой дружбы более не повторился, но привязанность и горячие взаимные симпатии навсегда остались.
* * *
— Ян, я всегда, со дня нашей первой встречи, утверждала, что у вас с Сергеем Васильевичем много общего, — говорила вечером Вера Николаевна, когда они вчетвером сидели за чаем. — И внешне, и судьбы. Только ты легче, суше, да и натура у тебя устроена тоньше…
— Ты пристрастна ко мне. Но я действительно всегда ощущал родственность наших душ. И вот смерть все оборвала! После Юлия я ни один уход так остро не воспринимал. Жизнь сразу стала бедней.
Но что меня
— Уходят наши сверстники, — вздохнула Вера Николаевна.
— Не сверстники — жизнь наша уходит! — уточнил Иван Алексеевич.
3
В 1943 году, в девятом номере «Нового журнала», «американец» Михаил Цетлин поместил некролог: он писал о «замечательных качествах покойной Н. А. Тэффи».
Многие глубоко огорчились, прочитав это известие, улыбнулась лишь сама… Тэффи. Она была если не совсем здорова, то вполне жива.
Цетлин умрет в США через два года, Надежда Александровна переживет автора своего некролога на семь лет.
Увы, зато остальные некрологи не врали. Еще в конце ноября 1942 года в местечке Шабри скончался талантливый писатель, автор «Сивцева Вражка», Михаил Осоргин. Он занял откровенно патриотическую позицию, ему пришлось прятаться от нацистов. Сохранились письма, которые он отправлял в концлагерь Сосинскому. «Держитесь, Володенька, — подбадривал он, — победа будет за нами. Враг действительно будет разбит!»
Прочитал Бунин некролог на своего старого знакомца Бальмонта, давно пережившего свою оглушительную славу. Поэт умер в безвестности и бедности.
Скончались замечательный художник Федор Малявин, бывший лидер правого крыла кадетов, и крупный экономист Петр Струве, молодая талантливая поэтесса Ирина Кнорринг — ее стихи нравились Бунину, издатель 22 томов «Архива русской революции» Иосиф Гессен, знаменитый в прошлом на всю Россию земский врач Альтшуллер, разоблачитель Азефа и вечный охотник за всеми провокаторами Владимир Бурцев, блестящий переводчик Григорий Лозинский.
Незадолго до окончательной победы русских сделает свои последние шаги мать Мария — шаги героические, ибо уйдет она в газовую камеру, спасая подругу по тюремной камере и назвавшись ее именем. Своею волей она победила ужас смерти.
Нацисты отрубят голову красавице княгине Вике Оболенской.
В сентябре 1945 года, когда Бунин переберется в Париж, он придет проститься с Гиппиус. Зинаида Николаевна будет лежать в дешевеньком гробу, с бумажным венчиком на желтом высохшем личике, с тонкой церковной свечкой меж бескровных пальчиков, на которые скатятся восковые слезки.
Священник отец Липеровский служил панихиду.
Бунин, враз побледневший, приблизится к гробу, постоит минуту и выйдет в столовую. В большое окно будет виднеться просторный двор католической школы, чуть подернутые первой бронзой осени каштаны и холодное безоблачное небо.
Потом он опустится на колени перед образом Казанской Божьей Матери и станет усердно молиться. По окончании подойдет к покойнице, земно ей поклонится и приложится к руке. По его щекам побегут слезы, а в памяти всплывут стихи, которые давно- давно, еще во время совместного отдыха в Висбадене, он услыхал от Зинаиды Николаевны:
Дойти бы только до порога. Века, века… и нет уж сил. Вдруг кто-то властно, но не строго Мой страшный остановит путь.