Каторжник
Шрифт:
Глава 5
Глава 5
— Ну да! А что бы и нет-то? Дашь, значит, две копейки конвоирам, оне с тебя их на цельный день и сымут! Конечно, за тобою, бескандальным, надобен будет особливый присмотр. Приставят к тебе, значится, солдатика, чтоб ты без кандалов-то не сбежал, ему те две копейки и пойдут, за беспокойство!
— Понятно. А что еще?
— За пятак к бабам пустят, — ощерился Фомич.
Гм, и тут я задумался. Несмотря на самые суровые испытания, я нет-нет да и поглядывал на особо симпатичных каторжниц.
— Ну, конечно, энто дело такое, — неопределенно покрутил он головой — пустить-то тебя пустют, но в женской барак — не возьмут.
— И зачем все это тогда?
— Ну, как-то устроитьси можно. Скажем, сняли с тебя кандалы, ну, идешь ты на этапе с ими рядом, с бабоньками, знакомишьси, сговариваешьси, ну а на привале даешь, значит, пятак конвоиру, да и идете себе с любезной тебе молодкою в кусты!
— Дак это… Привалы-то короткие дюже!
— Ну так, сударик да соколик, энто уж тебе надобно успевать!
Нда… Непритязательный тут народ, прямо скажем: миловаться где-то среди придорожных елок, да еще и в условиях жесткого цейтнота! Весело, ничего не скажешь.
— Так, ну а еще что можно тут за деньги? — поинтересовался я.
Фомич усмехнулся.
— Ну, ежели целковый наберешь, так можешь другие кандалы себе купить, легкия…
— Чего?
Тут я окончательно охренел, от удивления аж бровь дернулась. Покупать себе кандалы? Да еще и за целый рубль? Да что тут за порядки такие? Купи-продай какой-то!
Фомич, видя мои сомнения, сокрушенно покачал головой.
— Эх, сударик да соколик, не знаешь ты жизни-то нашей кандальной! Тебе эти железки до самой Сибири переть, такую тягу. Подумай-ко, есть ли разница тебе — полпуда на себе тащить, двадцать фунтов то бишь, или, скажем, всего шесть?
Чуть меньше трех килограмм — быстренько перевел я для себя в привычные меры.
— Ух ты! — не удержался я от возгласа изумления. — Это такая разница?! Вот же ж…
— Ты, сударик да околик, такими словами не разбрасывайсси! — обиделся Фомич. — Тут за лишнее слово язык-та вмиг могут подрезать!
— Так, ну и что там с кандалами? Где их взять-то, «легкие»?
— Тут, дело такое: есть кандалы старого обрахзца, их наш брат таскает ишшо со времен государыни Екатерины, а есть новые, «газовские» — вот оне-то легкие, как пух! И вот, выходит так, что старые-то нам забесплатно выдают, а ежели хочешь идтить на всех кондициях с газовскими кандалами — то надобно конвой-то уважить!
Услышав такое, я только скривился. Коррупция, мать ее! И в моем времени, и за сто пятьдесят лет до этого — все одинаково, ничего не меняется… Только здесь, похоже, она возведена на какую-то прям недосягаемую высоту…
— Наверно, дело хорошее, только где же его взять, целковый-то? — хмыкнул я задумчиво.
— Да я вас умоляю! Это сущие гроши, честное слово! — раздался вдруг над ухом голос с характерным еврейским выговором.
Я покосился назад и глянул на одного из новеньких, которых в Нижегородском остроге добавили к нашей арестантской партии. Соответственно, в Казании в Екатеринбурге нам еще подкинут местных. Таким образом среди нас то и дело появлялись незнакомые лица.
Вот
— Я в самом деле таки послушник Спасского Собора, Зосим, — видя мою реакцию, сразу пояснил он свою принадлежность.
— Что? Ты? Послушник? Не брехай, — донеслось откуда-то сзади.
— А чем вы таки, сударь, недовольны? — улыбнувшись, спросил тот, глядя на всех нас поверх своих круглых очочков.
— Да ты с виду, как бы это сказать, человек такой… неправославный! — с улыбкой ответил я ему.
Зосим на это лишь фыркнул.
— Ой, я вас умоляю! Если видите горбатый нос, сразу думаете, что я таки иудей? А вот и нет! Ну, то есть таки да, по рождению я Ицхак Моисеевич Шнеерсон из славного города Одесса. Но, хвала законам Российской империи, в православие перейти может каждый и всегда! Так что теперь я таки Зосим, послушник Спасского староярмарочного собора! Вот тебе крест. — И он, гремя кандалами, попытался изобразить что-то похожее на крестное знамение.
Поначалу я ничего не понял, но слово «староярмарочного» вывело меня из ступора.
— А, так это что, церковь возле… Нижегородской ярмарки? — поинтересовался я.
— Она самая! — кивнул Зосим.
— Ага… — только и выдал я, припоминая, что вроде бы евреи имели черту оседлости. Ну, то есть «где родился, там и пригодился». И как, интересно знать, этот тип из Одессы оказался вдруг в Нижнем Новгороде?
— Вот. Вы сразу сказали «ага». Узнаю интеллигентного человека! А я сразу вас заметил. — И Зосим оглядел окружавших нас. — Разве какой-нибудь деревенский вахлак сказал бы так «ага»?
— Слушай, Зосим, а как же ты оказался в Нижнем? У вашего брата вроде бы есть ограничения на перемещение по стране? Или я чего-то не знаю и не понимаю…
— Ну да! Таки есть! Но я же говорю — Изи Шнеерсона больше нет, теперь я православный, истинно верующий человек, честно!
И, выдав эту тираду, Зосим в упор уставился на меня добрыми иудейскими глазами.
Тут только до меня дошло:
— Ах, вот оно что! Ну, то есть ты, будучи иудеем, перешел в православие, специально чтобы преодолеть черту оседлости и проворачивать всякие делишки на Нижегородской ярмарке? Да ты, Зосим, я посмотрю, тот еще фрукт!
— Ой, ну я вас умоляю! Разве я таки в чем виноват? Таковы законы Российской Империи. Я тут решительно ни при чем, — улыбнулся сын еврейского народа.
— Ну-ну. И как ты загремел к нам в гости? — спросил я, а чем еще на этапе себя развлекать — только разговорами.
— Тю, да разве это сложно в наше время? Ну да, я в свободное от службы время имел свой маленький интерес на ярмарочной бирже. И да, я таки впарил хивинцам несколько ассигнатов… ну, не совсем настоящих. А что такого? Это же враги православия — хивинцы! У них там рабство и прочие ужасы! Тем более они увезут эти деньги к себе в Хиву, и здесь их больше никто бы и не увидел! Но нет, начальство раздуло из мухи слона, и вот я здесь в самом прежалком виде! Разве это хорошо? Разве стоит за это отправлять послушника на каторгу?