Каторжник
Шрифт:
— С барчуком язык нашел. Так ты теперь тоже барчук, что ле? А, подкидыш? — И народ рассмеялся над немудреной шуткой.
Когда всех расковали, нас завели в очередной барак, который был уже натоплен. Умостившись на нарах, я прикрыл глаза, но спустя минут пять возле печки раздался шум и крики.
— О, сейчас опять подерутся, да и не только они, многим бока-то намяли, — заметил Фомич.
— Подерутся, и чего? Наше-то какое дело? — протянул один из соседей.
— Ну, не скажи, второй случай как-никак. Ужина, поди, лишат, да на холод выгонят, всю ночь стоять
«Ужина лишат, да и ночь всю на холоде стоять придется. Жрать хочется, а на холоде стоять совсем нет!» — пробежали у меня мысли в голове.
— Эх, — со вздохом поднялся я, разминаясь, и даже пару ударов провел. Джеб, джеб, крос, — вышло не совсем правильно и непривычно, все-таки тело было не готово, но знания-то, как бить, никуда не делись, и я направился в сторону криков.
— А ты куда пошел-то? — раздался сзади возглас Фомича…
Глава 7
Глава 7
— Жрать хочу, а из-за этих полудурков еще голодным оставаться, — хмыкнул я и продолжил путь.
Сзади раздалась какая-то возня и я услышал шаги
— Ей, Тит, а ты-то куда лезешь? — вновь раздался сзади возглас Фомича.
— А я тоже есть хочу! — буркнул наш здоровяк.
Возле печки уже собралась кучка зевак. В центре стоял один из новеньких, что присоединились к нам в Нижнем, и смотрел на всех исподлобья. Звали его, кажется, Трофимом. Перед ним замерли двое здоровенных мужиков: Сенька и его дружок Гришка. Оба из нашей партии, оба привыкли считать себя первыми парнями на деревне и решать все вопросы кулаками. И, видимо, после дневной драки решили взять реванш.
— Ну чо, ты так и не понял, что здесь наше место? — Сенька толкнул Трофима в грудь. — Мы те вчера по-хорошему, а ты, видать, все не поймешь!
Трошка, хоть и был щуплым, не отступал:
— Общее здесь место, кто успел, тот и сел! — И несколько возгласов из толпы его поддержали.
— О, смотри-ка, заговорил! — засмеялся Гришка. — Да мы тебя…
Я втиснулся между ними, аккуратно отодвинув щуплого нижегородца за спину.
— Утихните уже, расшумелись.
Сенька ухмыльнулся:
— О, кто тут вылез из-под лавки! Да я тебя одной соплей перешибу! О, точно! Соплей и будешь! — и Сенька расхохотался.
Толпа загудела. Кто-то крикнул:
— Да дай им, Сенька!
Другие перешептывались, ожидая развязки.
— Это ты ошибаешься дружочек, — оскалился я.
Гришка фыркнул:
— Ой, Подкидыш такой смелый! А ну-ка, «сопля», покажи, как ты в своей деревне хвосты коровам крутил!
Он сделал выпад, пытаясь схватить меня за грудки.
Я заблокировал его руку и тут же, скрутив корпус, прописал ему правый боковой, полностью вложившись в удар, который пришелся прямо в челюсть, Гришка поплыл и зашатался, а после и рухнул на пол.
Пока он заваливался, я уже стремительно разворачиваюсь к Сеньке: в этом деле скорость важнее всего! Тот уже замахивался, но я успел поймать его руку, резко дернул на себя и ударил коленом в живот.
— Уфф!
Сенька
Уклон в сторону, захват за шею сзади — и его же собственным весом вталкиваюя лицом в нары. Раздался глухой стук.
Тишина.
Все так и смотрели на меня выпученными глазами
— Все, — демонстративно вытер ладони о штаны. — Кто еще хочет ужин потерять?
— Ну ты и хват! Здоров кулаками махать, паря! Я в жизни такого не видывал! — донеслось из толпы.
Сенька, держась за живот, злобно пробурчал:
— Да ты… ты же…
Тут же к нему подошел уже Тит и пристально так посмотрел, а Фомич, уже стоявший в толпе, вдруг громко рассмеялся:
— Заткнись, дурак, пока цел! Сейчас тебе один объяснил, а может, и все обчество приголубить!
В этот момент дверь барака со скрипом открылась. На пороге стоял унтер с двумя солдатами, тащившими котел с кашей.
— Чего тут у вас? — Унтер прищурился, окидывая толпу взглядом.
Тит, стоявший рядом, невозмутимо ответил:
— Да так… беседуем. Ребята грелись да поскользнулись, — он показал на Сеньку и Гришку, которые как раз пытались подняться.
Унтер фыркнул и внимательно прошелся по всей толпе взглядом, понуждая арестантов опускать перед ним глаза, а после кивнул солдатам ставить котел:
— Ладно, разбирайтесь сами. Только чтоб к утру все ходить могли!
Когда конвой скрылся, Трофим робко тронул меня за руку:
— Спасибо, братец. Вот не ждал!
— Да ты и сам не из робких, — хлопнул я его по плечу.
Фомич, разливая кашу по мискам, хрипло рассмеялся:
— Смотри, сударик да соколик! Теперь ты у нас и кашу делить будешь, и драки мирить. Не иначе, в «иваны» метишь!
— В «иваны» — нет, — улыбнулся я, забирая свою порцию. — А вот кандалы бы сменил — это да!
В углу, где сидели «поскользнувшиеся», кто-то злобно буркнул:
— Щас мы тебе кандалы сменим, жди…
Но даже он умолк, когда Тит, не отрываясь от еды, протянул в его сторону ложку — словно штык.
А Изя-Зосим, наблюдавший за всем из-за своих круглых очков, философски заметил:
— Ой, ну я вас умоляю! Разве можно так драться? Это же не по-людски! Надо было просто дать им по рублю — и все были бы довольны!
Народ заржал. Даже Сенька с Гришкой невольно ухмыльнулись.
Так и сидели — кто с синяками, кто со смехом, но все с полными мисками и сытые.
С утра после переклички я вновь заплатил унтеру две копейки и избавился от кандалов, стеречь меня поставили уже другого солдатика. Многие смотрели на меня с откровенной завистью и злобой. Зато Левицкий, увидев меня без кандалов, вновь гостеприимно пригласил в свои сани, где мы и продолжили коротать путь за беседой. Мне было любопытно узнать, как он здесь очутился, но тут не принято спрашивать. Кто захочеть, сам расскажет, да и корнет об обстоятельствах своего осуждения отзывался очень скупо, обмолвившись лишь, что на каторге он проведет следующие пятнадцать лет, если раньше не помрет от чахотки или иной болезни.