Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Шрифт:
Однако советское правительство стремилось встать на точку зрения определения гражданства по национальному признаку. Польскими гражданами среди жителей Западных Украины и Белоруссии оно хотело признавать только поляков по национальности. Эта позиция была сформулирована в ноте НКИД от 1 декабря 1941 г., которая не была принята польской стороной, продолжавшей считать своими гражданами всех депортированных.
В рубриках учета НКВД после июля 1941 г. вместо старых появилась новая — «бывшие польские граждане». Таких к 1 августа 1941 г. насчитали 389.382 чел., в том числе в тюрьмах, лагерях и местах ссылки находилось 120.962 чел., спецпереселенцев было 243.106 чел., пленных — 25.314 чел. Эти данные отличались от сообщенных 14 октября А.Я. Вышинским польскому послу
Всем сосланным, высланным и находившимся в спецпоселках объявлялось, что от них более не требуется обязательная регистрация в органах НКВД. Им выдавались удостоверения, которые надлежало заменить на польские паспорта. Если было желание выехать из СССР, предписывалось снабжать их билетами и выдавать на дорогу суточные. Однако уже 26 августа НКВД поставил этому преграду, отменив выдачу билетов и денег. Выдача денег и билетов формально сохранялась только для едущих в польскую армию мужчин 16—50 лет, но на практике она осуществлялась далеко не всегда.
14 октября польской стороне было сообщено, что на 1 октября всего было амнистировано 345.511 чел., не получили свободу 42.421 чел. (или расчет велся от 387 тыс.){24}. Причиной задержки освобождения было стремление руководителей предприятий и лагерей подольше использовать или вообще не отпустить почти даровую рабочую силу, а причинами затягивания его реализации — фактическая невозможность получить билеты, суточные, выехать из отдаленных мест в осеннюю и зимнюю пору.
Вопрос об амнистии был связан и с политическими проблемами. НКИД пытался представить дело так, что признание польскими гражданами поляков «свидетельствует о доброй воле и уступчивости советского правительства» и не распространяется на лиц других национальностей, «поскольку вопрос о границах между СССР и Польшей не решен и подлежит рассмотрению в будущем»{25}. Польское посольство не признало ноты НКИД юридически состоятельной{26}.
Произвол с определением гражданства привел к тому, что то освобождались из лагерей и тюрем, то вновь лишались свободы украинцы, белорусы и евреи, до 1939 г. бывшие гражданами Польши. Стремление хозяйственных руководителей и НКВД задержать рабочую силу, вызванная этим напряженность и постоянные требования польского посольства влекли за собой новые разъяснения и «уточнения». На практике всевластные представители, местной администрации ставили под сомнение национальность депортированных и беженцев, отказывали под предлогом «единственного кормильца» и т.д.
НКИД и НКВД пришлось как-то реагировать и на запросы посольства относительно лиц, к которым была применена высшая мера наказания, прежде всего из контингента военнопленных лагерей в Козельске, Старобельске, Осташкове, а также тюрем. По предложению Вышинского к январю 1942 г. представитель НКИД занял следующую позицию: «В настоящее время нецелесообразно сообщать посольству о действительном положении вещей этого рода, и, учитывая, что все осужденные находились в свое время на территории, оккупированной немцами, считаю, что посольству следует отвечать, что значительная часть осужденных осталась на этой территории и судьба их нам неизвестна. О частных [запросах] — что умерли
Личная свобода, наконец-то предоставленная депортированным, не обязательно влекла за собой улучшение их положения. Для многих оно просто ухудшилось: не было материальных возможностей покинуть Север, а НКВД снял с себя всякие, даже самые мизерные, обязательства и заботы об их пропитании и снабжении в голодную зиму 1941/1942 гг. Попытка посольства способствовать решению проблемы депортированных путем организованного переселения их на территорию бывшей республики немцев Поволжья, население которой было изгнано в Казахстан и Сибирь, не увенчалась успехом. Вышинский 2 ноября 1941 г. заявил посольству, «что советское правительство в настоящее время не считает возможным в связи с транспортными затруднениями и нуждами военного времени проведение переселения польских граждан из одних районов Союза в другие». Отдельным лицам разрешалось переезжать в выделенные для этого районы Казахской ССР{28}. Польское население, однако, предпринимая в поисках спасения самые отчаянные шаги, хлынуло к местам дислокации армии Андерса — сначала в Поволжье, а затем в Узбекистан. Правда, многие оказались не в состоянии сняться с мест.
Амнистия, по уверениям НКВД, принесла свободу 389 тыс. польских граждан, не освобождено было 341 чел. Эти данные далеки от точности. По сведениям НКВД на май 1941 г. в спецпоселках оставалось еще 2240 осадников и беженцев, в иной сводке указывалось, что не было освобождено 195 военнопленных.
Советские власти по указанию Молотова приняли меры к прекращению переселений. Из застрявших в пути эшелонов людей расселили в тех местах, где они в этот момент оказались. В 1944 г. было установлено, что на севере европейской части России осталось не менее 23 тыс. чел. В результате многие поляки, юридически получив свободу перемещения, остались в местах принудительного поселения или оказались не там, куда рассчитывали попасть.
Медлительность в деле выполнения указа об освобождении депортированных и связанные с ней национальные вопросы породили трудности в наборе кадров в армию.
Формирование армии началось в соответствии с советско-польским военным соглашением от 14 августа 1941 г.{29}, которое предусматривало создание в кратчайшие сроки на территории СССР польской армии, предназначенной «для совместной с войсками СССР и иных союзных держав борьбы против Германии». Образцом документа послужило польско-французское военное соглашение от января 1940 г., практической основой — опыт создания польских частей во Франции и Великобритании{30}. Соглашение оговаривало национальный суверенитет формируемых соединений как составной части вооруженных сил суверенной Польши, единство их структуры вне зависимости от того, в Англии или СССР находились части, идентичность обмундирования, званий, знаков отличия. Предусматривались польская юрисдикция и возвращение армии после войны в Польшу. Армию надлежало создавать в призывном и добровольческом порядке из находившихся в СССР польских граждан.
Польская армия на время совместных действий в оперативном отношении должна была подчиняться Верховному командованию СССР, в делах же личного состава и организации — польскому командованию. Выход польских частей на фронт оговаривал пункт седьмой соглашения: «Польские армейские части будут двинуты на фронт по достижении полной боевой готовности. Они будут выступать, как правило, соединениями не менее дивизии и будут использованы в соответствии с оперативными планами Верховного командования СССР»{31}. Советская сторона стремилась обеспечить суверенность прав Верховного командования СССР в боевом использовании польской армии{32}.