Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
Шрифт:
Довольно быстро обнаружился ряд трудностей: советские руководители опасались огласки и не хотели раздражать Германию; члены группы не могли придти к единому мнению относительно соблюдения присяги, а получение согласия Сикорского после июньского кризиса было маловероятно; кураторы из НКВД пытались преодолеть препятствия силовыми приемами. Одни пленные были отправлены в Малаховку, другие в тюрьму Бутырок, третьи — в лагеря. Очередная попытка завершилась неудачей. На время.
Мировая пресса и подпольная печать в Польше все громче говорили о возможности германо-советского столкновения. Спорили лишь о сроках начала войны. Проблема обсуждалась и на заседаниях польского правительства. 6 мая генерал Соснковский информировал его членов о том, что данные разведки говорят о германских
К тому моменту ситуация изменилась настолько, что 4 июня Политбюро приняло решение утвердить постановление СНК СССР (по представлению НКО) о создании в составе Красной Армии стрелковой дивизии, «укомплектованной личным составом польской национальности и знающим польский язык», для чего приказывалось переукомплектовать к 1 июля 238 дивизию Средне-Азиатского военного округа — со штатом в 10.298 чел. и использованием знающих язык из числа служащих в Красной Армии{12}.
Правда, это отнюдь не означало изменения курса в отношении населения присоединенных земель, отказа от политики классовых и национальных чисток, принятой на всех уровнях власти в 1940 г. Приведем один из многочисленных примеров. Состоявшийся 13— 17 мая 1940 г. XV съезд КП(б)У традиционно счел политическую линию партии правильной, а практическую работу удовлетворительной. Н.С. Хрущев и «товарищи с мест», осуществлявшие депортации и репрессии в отношении местного населения, осыпали угрозами «врагов трудового народа» и утверждали, что борьба с «враждебными элементами» стоит и будет стоять остро{13}.
Соответствующий духу съезда характер был придан четвертой, предвоенной депортации 19—20 июня 1941 г. Антагонизация ситуации, аресты, расстрелы, высылки и депортации не притормозили, но усилили противодействие общества. Пошел бурный процесс возникновения подпольных организаций под лозунгом воссоздания Польского государства. Состоящие не только из поляков, но и белорусов, русских, евреев, украинцев, литовцев, они во всех присоединенных областях собирали оружие, слушали радиоприемники, разбрасывали листовки. В отчете НКВД БССР от 27 июля 1940 г. на имя Пономаренко приводились данные лишь о 109 раскрытых и ликвидированных организациях с 3.231 участниками молодого возраста и самого пестрого социального состава: 1.164 крестьянина, 439 учащихся, 401 чиновник, 279 помещиков и осадников, 244 офицера и т.д. Кроме того, только за принадлежность к политическим партиям были арестованы 5.584 чел. Аресты, сопровождавшиеся расстрелами и направлением в ГУЛАГ, продолжались до 20 июня 1941 г. По подсчетам минского профессора А. Хацкевича, только в Западной Белоруссии, не считая военнопленных, было репрессировано более 125 тыс., по украинским данным — всего 480 тыс. чел.{14}
В ночь с 19 на 20 июня 1941 г., за два дня до начала Великой Отечественной войны, была проведена очередная одновременная секретная операция во всех областях присоединенных территорий: были арестованы и помещены в тюрьмы представители различных партий и организаций, чиновники польского аппарата управления разного уровня, «паразитический элемент» — представители имущих классов — и выселены различные категории населения, в том числе члены семей (семьи) арестованных, расстрелянных, подследственных руководителей и деятелей «повстанческих» организаций, членов подпольных организаций, репрессированных чиновников и офицеров польской армии, жандармов, полицейских и др. Из 40 тыс. 22,5 тыс. приходилось на Западную Белоруссию («с направления главного удара»){15}. Таким образом, на этот раз аресты с последующим осуждением по ст. 58 за политические и государственные преступления прямо совпадали с депортированием семей как органической составной частью репрессий в направлении искоренения имущих слоев и классов,
На этот раз депортируемые еще более приравнивались к осужденным, получая статус ссыльнопоселенцев на 20 лет с периодической явкой в органы НКВД. Они вывозились в Новосибирскую область, Краснодарский и Семипалатинский края, в Казахстан и на Колыму. Часть из них не была довезена до места назначения, потому что их застала в пути амнистия 12 августа 1941 г., которая многим спасла жизнь.
Проводимые в 1939 г. — первой половине 1941 гг. античеловечные и противозаконные акции в западных областях Украины и Белоруссии Президент Украины Л. Кучма и Президент РП А. Квасьневский осудили как «плановые массовые репрессии против польских граждан» (в первую очередь), как недопустимое применение к польскому населению принципа «коллективной ответственности», подписав в мае 1997 г. совместную декларацию «К согласию и единству» в духе полной открытости и преодоления недомолвок и лжи об общей истории{16}.
Политики 1940-х гг. не имели и доли уже известной ныне информации о многовекторном развитии событий, о «совершенно секретных» сценариях и тайных, скрытых от народов массовых убийствах и зачистках.
Сикорский 19 июня 1941 г. информировал правительство, что, по мнению Криппса, грядущая война сразу упростит польско-советские отношения, территориальные проблемы и другие вопросы и что заключение союза двух стран назрело. Поляки могли бы в силу географического фактора и своей воли к борьбе в значительно большей мере помочь России в войне с Германией, чем Англия, но Польша в будущей германо-советской войне сохранит нейтралитет. Германия же для Польши была и всегда останется врагом номер один{17}.
В тот же день он написал Рачкевичу, что последствия немецкой кампании против России трудно определить, но, очевидно, они будут гигантскими и явятся поворотным пунктом в войне. Мнение Сикорского на этот раз совпало со взглядами Соснковского, который считал, что польско-советское сотрудничество против Германии возможно и даже желательно при условии признания границы на 1 сентября 1939 г., гарантии соглашения со стороны Англии и США, а также немедленного урегулирования положения польского населения в СССР. Соснковский видел возможность создания польской армии в СССР, но исключал действия поляков в тылу немецких войск, опасаясь больших потерь.
Вечером 22 июня 1941 г. Черчилль заявил о германской агрессии против СССР, о всемерной поддержке его страной борьбы советского народа против начавшегося германского нашествия. О Польше и разграничительной линии, установленной согласно пакту Риббентропа—Молотова, ничего не было сказано, что вызвало немедленный протест польского министра иностранных дел А. Залеского, хотя было очевидно, что Великобритания считает СССР более важным союзником, чем Польшу.
Английские эксперты и сотрудники Форин Оффис высокого ранга (У. Стронг и др.) уже давно возвратились к идее линии Керзона как основы будущей советско-польской границы. В октябре 1940 г. С. Криппс представил советскому правительству меморандум, содержавший заявление его правительства о готовности признать де-факто суверенитет СССР над новыми областями, республиками «и теми частями бывшего Польского государства, которые находятся под советским контролем». Форин Оффис имел замечание только к слову «бывшего».
Разделившие Польшу державы оказались в состоянии войны друг с другом. Это открывало реальные перспективы воссоздания Польского государства. В речи по радио 23 июня 1941 г. Сикорский предложил советскому правительству сотрудничество, выразив надежду, что Россия признает несуществующим пакт с Германией 1939 г. и можно будет вернуться на почву Рижского договора. Он призывал освободить заключенных в лагеря военнопленных и депортированных соотечественников, чему придавал очень важное значение. Информируя правительство об изменениях, которые он внес по настоянию английской стороны в текст своего выступления, Сикорский сообщил, что возвращающийся в Москву британский посол займется выяснением «ситуации между Польшей и Советами».