Кавалер дю Ландро

Бордонов Жорж

— Я об этом знаю. Я считаю, что этот нелегкий опыт делает вам честь. Раз у нас зашел об этом разговор, я тоже хотел бы задать вам вопрос. Мне нужны офицеры. Если вы согласитесь, я дам вам эполеты, вернее, верну их вам.

«В словах префекта была и правда, — подумал Юбер. — Сегюр действительно сам себе выбирает офицеров».

— Если вы вернете их и Десланду, — сказал он.

— Я согласен. Вернуться из России и снова поступить на службу, это стоит для меня больше, чем высокое происхождение или большое состояние. А представьте себе, что будет, когда придет приказ полиции из Парижа. И как им там, наверху, не понравится: Сегюр вместо того, чтобы исполнять приказы, окружает себя

подозрительными личностями. Какую игру он ведет? — подумают они.

Ландро, еще крепко державшийся на ногах, испустил свое странное ржание. Но Сегюр не обратил на это никакого внимания. Расставание было сердечным.

На следующий день, как только Сегюр появился в расположении полка, к нему направился Ландро. Генерал подумал, что за ночь шевалье переменил свое решение. Но Ландро уже приступил к «службе», он серьезно воспринял происшедшее накануне, и не в его правилах было отказываться от своего слова.

— Все нормально прошло? Вы не поздно вернулись?

— Достаточно рано, мой генерал, чтобы предупредить драку. По ошибке или по недосмотру одну кровать разделили сын эмигранта и сын покупателя «национального имущества».

— Я подумал, что они кузены. У них одна фамилия.

— Представьте, что если бы Ажерон принял имя Ландро, то его сын был бы моим соседом по койке. Если и дальше так будет продолжаться, ничего хорошего не получится.

Да, нелегко было составить полк, достойный сопровождать императора, из таких рекрутов. Сегюр решил показать на собственном примере, как надо относиться к службе. Забыв о своих генеральских звездах, он стал инструктором, воспитателем, ревниво следя за тем, чтобы его гвардейцы жили с комфортом. Его активность вызывала удивление среди горожан и у офицеров других полков, расквартированных в Туре. Он присутствовал ка всех занятиях, сам объяснял приемы обращения с оружием и, не колеблясь, брал в руки вилы, чтобы показать этим молокососам, как надо убирать навоз из конюшни. Он добился для своих солдат поставки вина, достал для них лучшие кровати, каждому по одеялу и отменил прием пищи из солдатского котелка. Во всей армии только Старая гвардия не ела из солдатского котелка, и это была завидная привилегия. Короче, не имея большого выбора, он старался всеми возможными способами поддерживать самоуважение своих людей. Глядя на первые эскадроны, закончившие курс обучения и ловко маневрировавшие перед вновь прибывшими рекрутами, собранными ввиду ожидаемой новой войны, Сегюр любовался быстротой и точностью их движений. Первый успех ввел его в заблуждение. Он считал, что любим своими гвардейцами, и это было правдой, но он глубоко заблуждался насчет их лояльности. Один из его друзей, жандармский генерал, пришел однажды к нему предупредить о зреющем заговоре:

— Я уверяю тебя, дорогой Сегюр, что это не только игра воображения парижских чиновников для мобилизации общественного мнения и экзальтации патриотизма. Идея неподчинения и даже мятежа зреет на западе страны. И очень может быть, она скоро проявится.

Сегюр уважал этого старого преданного офицера, верного республиканца, который видел в Наполеоне только продолжателя дела Республики.

— Я говорю тебе, нам известны их планы, подготовленные Луи де Ла Рошжакленом. Да, да, опять то же имя! А что делать? Они поднимают Вандею. И скоро откроют порт англичанам и будут получать от них оружие, снаряжение и золото. В твоем полку, по крайней мере, шестьдесят роялистов. Одному из них поручено убить Наполеона. Они считают, что империя держится на нем одном. Вспомни о заговоре Мале, никто не подумал тогда ни об императрице, ни о римском короле. Ты меня понимаешь?

— Отлично понимаю.

— Они

увлекут на свою сторону остальных твоих, таких дорогих тебе, солдат. Мятеж перекинется на другие западные департаменты, откуда они родом. А что помешает распространиться восстанию дальше? Они протянут руку роялистам в Париже. Столица будет поставлена перед выбором: или гражданская война, или иностранное вторжение и возвращение Бурбонов.

— Это грандиозные планы, но маловероятно, что они могут быть выполнены. Я знаю Вандею. Она не поднимется. Ла Рошжаклен здесь ошибается: времена изменились.

— Ты считаешь, что знаешь Вандею, глядя на своих гвардейцев. Но пойми ты, наконец: они все так или иначе в этом замешаны. И не может быть по-другому. Подумай сам! Каким чудом столько детей шуанов, пропитанных духом мятежа, могут прийти добровольно, а скорее всего, против своей воли в армию и не принести с собой семян этой заразы. Считается, что огонь потух, а он тлеет и может проснуться в любой момент, как вулкан.

— Избавь меня от своей республиканской риторики.

— Хорошо, господин граф. Но это еще не все. Они и о тебе не забыли. Хочу отметить, к тебе здесь неплохо относятся. Заговорщики не хотят твоей смерти. Они даже согласны, чтобы ты остался у них командиром. Если ты откажешься, тебя просто сместят, не покушаясь на твою жизнь.

— Я не отрицаю, что большинство из них могут быть роялистами, но я убежден, что они не предадут знамя, под которое встали.

— Ты убежден! Я предлагаю тебе ввести в их среду пару моих жандармов. Мы будем знать о каждом их шаге.

— Это для меня неприемлемо. Я не могу предать доверие, которое эти люди оказывают мне.

— Даже если под угрозой жизнь императора? Сегюр, они тебя перековали!

— Ни один из них не способен на предательство. Они люди чести. Кроме того, у них не будет случая даже приблизиться к Наполеону. Они готовятся не к праздничным парадам и не к сопровождению императора в праздных поездках. Что касается меня, я учу их сражаться…

Жандармский генерал так ничего и не добился. Однако уверенность Сегюра была поколеблена. Через несколько дней он уже принимал другого визитера. Им был Луи де Ла Рошжаклен, руководитель предполагаемого заговора. Но то ли он испугался, что может быть арестован, то ли Сегюр его обманул, но он уехал, не открыв истинной причины своего визита, которая состояла в том, позднее он сам признался в этом, чтобы вовлечь Сегюра в «дело». Сегюр продолжал доверять своим гвардейцам. Он только не стал медлить с отправкой первых эскадронов. Своим командирам эскадронов, Андло и Салюсу, он сказал:

— Не будем искушать дьявола. Я думаю, что в конце перехода молодые люди забудут домашние уроки. На востоке они будут дышать по-настоящему «Имперским» воздухом. А затем вольются в армию. Разделив с остальными победы и поражения, они поймут, что такое солдатское братство. Их мозг и сердца получат новые впечатления, обогатятся новым опытом, да и Вандея будет далеко.

Когда они остались вдвоем, Андло, который был лихим рубакой, сказал Салюсу:

— Генерал сегодня в добром настроении. Держу пари, что эту свою тираду он вечером, перед сном, непременно положит на бумагу.

— Как бы не пришлось ему провести эту ночь на ногах. Что-то готовится. Все ходят туда-сюда, при моем появлении разговоры замолкают. Странно, тебе не кажется?

— Они все находятся в каком-нибудь родстве с Ла Рошжакленом и мечтают пойти по стопам своих отцов. В этом я не сомневаюсь. Признаюсь, меня удивляет слепота «старика».

— Это не Ла Рошжаклен дергает за веревочки. Он только исполнитель. Претендент на престол отдает приказы.

— Людовик? Все это нам жизнь не облегчит.