Кайл Соллей
Шрифт:
Глава 4. Ленивая река
За окном ночь. За окном река Одд. Блестит в свете неполной луны.
Надо отдать должное Снорре. Он приволок меня в замок. Пыхтел, но тащил, принимая часть моего веса, заложив мою руку себе на шею. Вместе мы нашли мою комнату. Все время на виду я держался, не выдавая, как мне плохо. Какую слабость ощущаю. На обратном пути его поймала матушка и обстоятельно отругала, а он что-то виновато гундел, потом кое-как ускользнул.
За это время своими глазами осмотрел комнату. Небольшой каменный прямоугольник, два узких
До моего слуха донеслись раскатистые шаги на лестнице. Шаги матери, которая поднимается в комнату сына. Уверенные и неотвратимые.
И я проделал то, что показалось самым логичным – скинул одежду, упал на кровать, наспех укрылся и изобразил спящего Кайла.
Мама постучалась для приличия, хотя в своем доме она явно входила, куда считала нужным. Дверь открылась, в звенящей тишине медленно проделала полный мах и зловеще стукнула деревянной ручкой в стену, как, наверное, проделывала тысячу раз. Стук разнесся по замершей комнате.
Я лежал спиной к двери и по-прежнему делал вид что сплю. Не знаю, насколько таким примитивным приемом можно обмануть маму, но она бесшумно подошла и положила мне на голову мягкую заботливую руку. Постояла так некоторое время и так же бесшумно ушла, причем на обратном пути её шаги уже были беззвучны.
Дверь само собой бросила открытой.
А я и правда, уснул и проспал до середины ночи. Потом вскочил, в голове ни намека на сон, закрыл дверь, подошел к окну и принялся разглядывать Одд и отражения луны в рисунке мелких речных волн.
Река придавала какую-то безмятежность. Она не нуждалась в смысле и причинах, она просто существовала. Текла. Легонько шумела. Пахла тиной и плескала озорной рыбой.
Долгая ночь космоса приучила меня к созерцательности. Но из окна своей комнатушки было куда приятнее созерцать, чем из трубы штурмборта в бездну космоса на мониторе.
Кажется, я не очень люблю бездну.
* * *
Отец появился под утро, не выспавшийся, пахнущий костром и крепким потом, с усталыми глазами и неискренней улыбкой.
Широкими шагами он преодолел двор, взбежал по деревянной лестнице в донжон и обнял мать. Коротко переговорил с ней и пошел внутрь здания. Я к тому времени давно проснулся, привел себя в порядок, использовал заношенный кусок мягкой ткани, подозреваю, что это было исподнее и попытался отполировать «зеркало». Получилось плохо. На меня смотрело мутное искаженное отражение – сравнительно высокое непривычное существо, тоненькие ручки, тоненькие ножки, худое, с неопределенного цвета серыми глазами, темно-коричневыми слегка вьющимися грязными волосами, большим носом и недовольно поджатым ртом. Пялился я довольно долго, надо привыкать к моему новому телу, теперь уже единственному, к внешности, особенно лицу. Созерцательность прервал барон Соллей.
Впоследствии я сумел отполировать пластину «зеркала» при
Отец поднялся по лестнице, молча подошел, обнял и отстранился, придирчиво оглядывая меня, особенно рану на груди, кивнул, потом спросил про здоровье, про неповешенного Снорре, отмахнулся от вялых оправданий и потащил вниз, где уже накрывали на стол.
Главная зала занимала сразу весь этаж донжона. Она была столовой и местом собрания, вообще, чем угодно – при желании. Под ней – кухни и кладовые, узкие комнатки некоторых слуг. На третьем этаже – личные комнаты родителей, спальня, платяная - место хранения одежды, сокровищница. На четвертом – комнаты остальных членов семьи, которая состоит сейчас только из меня и отсутствующего старшего брата Аластроина, наследника земель и замка, он отправился в какую-то святую землю. Все, кроме моей, пустовали и постепенно захламлялись. Чердак - холодный, пыльный, с узкими бойницами и кучей забытого барахла.
Зато зала – сама красота и насыщенность. На стенах непонятные картины, на одной угадывался песочного цвета кот гигантских размеров, гобелены, зеленые с отливом шторы, статуи у стен, какие-то вазы, на полу – огромные полосы ткани с абстрактными рисунками, в углу – крест в человеческий рост, из отполированного дерева с нечитаемыми надписями. Рядом, на серебряной подставке - книга. Первый источник информации, который я видел, пока только издалека – был вручную иллюстрированным евангелием.
Посреди залы – длинный стол, который мог вместить, наверное, человек сорок, но накрывался на троих.
Пока я сидел и чувствовал себя неуютно оттого, что вокруг снуют слуги, мать пыталась разговорить отца и это не получалось. Айон Соллей стал менее мрачен, но прятался от разговоров за ложкой с супом.
Подавали говяжий суп из сахарного корня шерви, с бобами и шафраном. Хрустящий ржаной хлеб. Я налегал на еду, аппетит был зверский, за что получил от матери уже три замечания по поводу этикета. Сиди ровнее, убери локоть со стола, не хватай еду рукой.
Ситуацию, как всегда, исправил Оливер. Он эффектно появился, поклонился, сделал матери комплимент, пожелал приятного аппетита, и с легкой улыбочкой рассказал о событиях последних дней.
Какой-то муж сестры жены конюха заболел, простудился и пока помирал, его жена ушла к другому мужику. А он не умер, пришел в себя, испил водицы и тоже пошел туда, но с деревянной оглоблей.
Через трактир «Пьяная Цапля» прошла толпа странствующих монахов, которые напились, поругались между собой по религиозным вопросам, подрались и сбежали среди ночи, не заплатив за постой и поломанную мебель. Говорят, что отбыли из города Бресте в страну англов.
Какой-то внук сестры дворника «ну вы помните такой ещё был рыжий» в пьяном угаре продал соседу корову, а оплату пропил в трактире. Раньше, чем сосед привык к новой животине, пришла жена пропойцы с деревянной доской для стирки, длиной в три локтя, увесистой. И аннулировала сделку, сломав соседу пару ребер.