Кайл Соллей
Шрифт:
– Что, мать вашу, тут происходит? – на этот раз меня услышали.
Не дождавшись ответа, пошатываясь от усталости, недовольный, я прошел к недоказнённому, бесцеремонно распихивая тех, кто оказывался на пути. Тот вяло барахтался, хватал ртом воздух, взгляд бесцельно бегал. Я с силой просунул пальцы под петлю, раздвинул и стянул её.
Парень, грязные волосы которого, вероятно, природой задуманы нежно-желтыми, вращал глазами и дышал часто-часто, не выпуская из рук висельной петли.
– Кто ты и почему эти люди казнят тебя?
Не знаю, слышал ли он меня и понимал, но ответить
– Ты!
Я ткнул пальцем наугад в ближайшего слугу. Он сделался бледным как мел, а остальные шарахнулись от него как от чумного.
– Принеси воды. Много. Чистой.
За миг до того, как убежал, на его лице мелькнуло облегчение.
– Как его звать? – я повысил голос и стал водить нахмуренным взглядом, пока не наткнулся на мажордома Оливера Рэда.
Тот вытянулся и бодро рявкнул:
– Не знаю, милорд! Но ублюдка - чужака привели они! – и указал пальцем в толпу, которая спешно расступилась, показав трех крестьян: широкоплечего мужичка с черной бородой, тётку с выпученными, немного раскосыми глазами и скособоченного дедка, опирающегося на посох. Все трое несинхронно бухнулись на колени прямо в дворовую грязь. Впрочем, их одежда была насколько нечистой, что это не имело особого значения.
Заговорил дед, протяжно вытягивая слова.
– Мой барон! Этот ублюдок украл у вдовы Гвенаел козу. И съел. Точнее, пытался разделать, чтобы приготовить и съесть, когда мы поймали его. Чужак, бродяга, вор, ублюдок. Простите, сир, мы не должны были избивать его, стоило заставить пожениться на вдове, она знаете, совсем одинока, с тех пор как Везунчик Мати утонул пьяным в реке на праздник святого Ионы…
– Так, довольно, голова кругом.
Слуга прибежал с целым ведром воды, при этом улыбался словно я только что спас его от смерти. Не знаю, запрещено ли по этикету сыну барона пить воду прямо из ведра, стоя по щиколотку в нечистотах, но я мощно отхлебнул, потом окатил парнишку и всучил ему в руки ведро с остатками воды, чтобы он тоже попил. Не уверен, что, когда тебя казнят, хочется воды, но меня после трех дней стояния в местной церкви определенно иссушило.
– Украл козу. Хотел съесть. А почему вы решили, что он обязательно ублюдок? Родословную изучили? Даже ведь не спросили, как зовут…
– Снорре, – голос козокрада был сиплый, глухой и в обычных обстоятельствах, низкий. Сказав имя, он умолк.
– Снорре? Судя по внешности и имени – норд, норманн. Простите, что отвлек всех от увлекательного занятия. У меня тут недавно умер слуга. Убит. Все помнят доброго толстяка Саржа? Вчера похоронили? Теперь должность слуги свободна. Конечно, его гибель не лучшая рекомендация вакансии, но мне кажется, что Снорре смерти не боится. Уже. Так вот. Предлагаю тебе, похитителю коз и сердец одиноких крестьянских вдов, поступить ко мне на службу, быть при мне слугой и компаньоном. С мечом и щитом. Согласен?
Вместо ответа молодой парень протянул мне дрожащую руку, чтобы опереться и подняться на ноги. Я подал её. Когда он встал, то неловко поклонился. Чувствовалось, что кланяться не умел.
Пока я раздумывал, как завершить это мероприятие, Оливер Рэд вышел вперед и снова
– Ты согласен? Скажи, - я готов.
Снорре просипел, что «так тому и быть».
Мажордом повернулся к крестьянам.
– Вы правильно поступили, обратившись за правосудием к дому барона! Та коза зачтется вдове в осенний побор – ренту. Благодарите кавалера Кайла!
Крестьяне загомонили, явно довольные разворотом событий, а также тем, что их не накажут.
Оливер продолжил, глядя на Снорре.
– Ты! Казни не будет. Теперь твоя жизнь принадлежит хозяину. Становись перед милордом на одно колено и приноси клятву фуа, слова сейчас подскажу.
Вот так, прямо на грязном дворе замка, рядом с обломками виселицы, Снорре, или как его часто называли – Снорри, держась двумя своими костлявыми руками за мою правую, по одному слову повторял:
– Я клянусь в верности. Клянусь быть преданным с этого мгновения роду баронов Соллей и хранить перед всеми и полностью свое почтение, по совести и без обмана. И пусть накажут меня люди и Господь, если нарушу эту клятву.
Реальность происходящего накатывала, как волны, с каждым ленивым порывом ветра.
Когда всё окончилось, я поблагодарил Оливера, а он смотрел на меня странным взглядом глубоких голубых глаз.
* * *
Еда была холодной, простой и сытной, но показалась безумно вкусной. Вчерашняя похлебка с каким-то вареным зерном и крупными кусками баранины, вместе с постными лепешками. Деревянная ложка с упоением скребла по глиняной миске. Если подумать, я ел местную пищу впервые. И это после девяносто одних суток полета и трех дней (ха-ха, всего три, мгновение по сравнению с вечностью полета) стояния на полу местной церкви. Колени всё ещё болят.
Рядом осторожно, чтобы не наброситься на пищу, разбухшими от побоев губами, ел Снорре.
Мы были в «людской столовой зале» и я понимал, что баронская семья питается совершенно отдельно, на втором этаже донжона, при открытых на реку окнах, из медной посуды и при определенном церемониале. Но - хотелось жрать.
Кухарка Кларен налила нам холодного кислого вина в глиняные кружки. Я пил немного, действие местного пьянящего вещества было мне пока не знакомо, а норд налегал вовсю.
Мы оба молчали и, наверное, представляли странное зрелище, особенно с учетом моего разбойного плаща на голое тело. Оливер привел нас сюда, распорядился накормить, прогнал зевак и не остался сам, так что кроме кухарки с уставшими глазами, нам составлял компанию только бардак по углам и жирный паук в полутьме потолка.
Пока ели, мысленно провел аналогию с флотом. Вероятно, я – офицер. Отец старше меня по званию. Так. Оливер по всему видать – младше, допустим мастер-старшина. Вон он как всех гоняет. Хотя в замке бардак, его слушаются, а он слушается меня, хоть и старше по возрасту. Жители замка рядовые, или около того, потому что они не совсем гражданское население. Ну, может кроме кухарки и старых слуг. А замок выходит вроде военной части? Да ну, бред. Не может звание присваиваться при рождении и вообще плясать по наследству, а военная часть быть одновременно жилым домом. Фу. Кажется, на меня действует алкоголь.