Кайл Соллей
Шрифт:
В этот драматический момент в сопровождении легких нот трубной музыки с небес неторопливо, но в то же время быстро, спускается архангел Рафаэль. Само собой, со здоровенным фиолетового свечения мечом (это отец взял не иначе чем из цвета плазмы, очень она произвела на него впечатление). И давай это местное божество носиться на своих крыльях, поднимая вихри, и рубить злодеев на части. Всех победил. Ну, троих убил Айон. А потом барон встал на одно колено над умирающим мной. Да, я всё это время истекал кровью и неистово молился. Рафаэль сорвал с умирающего меня одежды, возложил на рану свою пятерню и исцелил. На этих словах был продемонстрирован мой шрам, по
Отец всем сердцем благодарил божество, обещая вести праведную жизнь и всю дорогу хвалить Господа.
Архангел, чей голос оказался чист как горный ручей, звонок как пение молодой девицы, но властен как у полководца при дележе добычи – благословил весь баронский род, земли, людей и оружие на всю прошлое и будущее. Обещал, что все благочестивые Соллей непременно попадут в рай.
После просил уходить прочь, ибо праведный гнев его сожжет все вокруг. Уходя, Айон видел краем взгляда божественное испепеляющее пламя, конечно же, фиолетовое, но не оглядывался, потому что не знал, дозволено ли это.
После затянувшейся паузы, скорее всего отец не знал, как окончить рассказ, старший слуга - мажордом Оливер, зычно проорал, - Славься великий барон и дом его! Славься Всеотец! Враг разбит, а мы осенены божьей благодатью! Урааааа!
Молчавшая до этого толпа разом загомонила, у кого-то блеснули слезы. Напряжение спало, многие потянулись к Айону чтобы поцеловать его руку. Чувствовалось, что он это дело не любил, руки не давал, велел звать баронессу Коринн. Оливер раздавал команды, организуя вместо битвы с неизвестной угрозой – застолье. Идея явно воодушевляла.
А я получил от отца тайный знак – он ткнул меня локтем в бок, и поплелся в сторону местного религиозного здания – капеллы. В общей суматохе никто не обратил на это внимание.
Там я и провел уже три ночи. В одном позе. Делая грустное лицо, изображая молитвы. Слева от алтаря, если смотреть от входа, на коленях, руки вдоль тела, лицо повернуто вверх. Три ночи. Чтобы с пользой провести время, копался в воспоминаниях Кайла, плавая там, как рыба в потемках водорослей.
Некоторые воспоминания были яркими, я проживал их по несколько раз. Образ родных был изменчивым, молодость и старость перемешивались. В клубах памяти я бродил по замку и землям вокруг.
Вообще кругозор прежнего Кайла был мал, он ничем не интересовался и ничего не знал. Воспоминания выдавали много эпизодов мелких издевательств над слугами, ябедничества и пакостей. Каменная крошка в похлебке конюха, украденное у капеллана вино, повариха, облитая помоями со стены, запертый в нужнике воин-эспье. Можно уверенно сказать, что Кайл был говнюк. Такой шестнадцатилетний высокородный говнюк.
Ещё одно ругательство.
Отверг идею пытаться повторять его поведение. Ничего не выйдет. Потом – я есть я. Сержант велел быть свободным. Само по себе парадоксально - приказ быть свободным. Попробую. Знать бы ещё, что такое свобода.
Крики и шум где-то далеко привлекли внимание. Ночь из капеллы почти ушла, её тени прятались по углам, через окошки лез нахальный новый день. И в этом дне царствовал хаос.
Вчера вечером старый капеллан Херв, кряхтя и подволакивая ногу, ушел. Но оставил бедного мальчишку, церковного служку - стеречь, не спать, смотреть за мной. Что со мной могло произойти? Бедолага был совсем молод, лет пяти-шести. Какой-то дальний родственник старика-капеллана, присланный или вернее сосланный на попечение церковнику чтобы избавиться от лишнего рта. Маленький, испуганный, молчаливый и с огромными глазами
Мальчишка поставил возле алтаря большой стул. Сел на него, потом подогнул грязные ноги подальше от холодного каменного пола. Ухитрился свернуться костлявым калачиком и уснуть, держась за спинку стула.
За эти три дня поглазеть на меня приходили, наверное, все обитатели замка. Даже не по разу. Рано или поздно им надоедало, потому что ничего не происходило, я просто стоял на коленях чуть в стороне от алтаря, на мужской «правой», от алтаря, половине. Капеллан озадаченно следил за мной. Не удивительно, ведь именно к нему приставали с расспросами. Надо отдать ему должное, на некоторых прихожан он просто нечленораздельно рычал, другим хорошо поставленным голосом цитировал священное писание в каких-то многозначительных фразах. Вопрошавшие разочарованно кивали, соглашались и убирались прочь. Но даже ночью, когда меня гарантированно никто не видел, так и не менял позы, хотя тело уже одеревенело.
Я медленно встал, опираясь правой рукой о пол. Колени хрустнули. Потянулся, разминаясь, зашуршал разбойничьим плащом, отчего разбудил церковного служку. Тот проснулся, выпучил глаза и пискнул. Стул под ним покачнулся, мальчишка легко спрыгнул с него, чуть не упал и стал бочком-бочком пятиться к двери возле алтаря, пока не выскользнул в неё.
Больше в капелле никого не было.
Медленно побрел к выходу, толкнул скрипучую створку, вышел на свет и с удовольствием вдохнул утренний воздух. С крепостной стены на меня недовольно взирала черная ворона.
Двор замка, неправильной формы и вытянутый, был разделен на верхний, чистый двор и нижний – грязный. Церковь была в чистом. Шум происходил в грязном дворе.
Пошевелив сухим языком и откашлявшись, я спросил сидевшую на стене ворону:
– Пора ли новорожденному Кайлу выйти на свет?
Птица не удостоила меня ответом.
Глава 3. Снорре безнужный
– Что происходит?
Замок это вроде как дом. Жилище. В этом доме, вернее на его грязном нижнем дворе я взирал на толпу людей, окруживших виселицу. Висельный помост. Это кривоватое грубое ?-образное сооружение из рассохшегося дерева для казни людей, для повешения – не было новым. То есть оно стоит тут постоянно? И эта конструкция сейчас не пустовала. Окруженный возбужденными жильцами замка на ней корчился, извиваясь на веревке, какой-то паренёк. Руками он держался за петлю, что не спасало от удушения.
– Что тут происходит? – так же тихо и хрипло повторил я, стоя за спиной толпы. Как и в первый раз, народ гомонил, никто не обратил на меня внимание.
Двор когда-то был устлан камнем. Булыжниками. Сейчас они в основном перемешаны с грязью и органическими отходами, что создает своеобразный аромат для всего замка.
Так. Народу немного. Правая опора конструкции для казни открыта моему взгляду. Я ковырнул здоровенный булыжник и взвесил в руке. Большой. Размахнулся и нечеловеческим броском метнул в открытую опору. Камень смешно расшвырял грязь в полете и ухнул, разломил опору виселицы. Сооружение скрежетнуло, завалилось, и под общий «оооох» рухнуло в грязь вместе со своей жертвой. Только тогда головы зрителей повернулись ко мне.