Кайтусь-чародей
Шрифт:
Он тоже плохо принял Кайтуся. Во-первых, потому, что был с похмелья перед отплытием, а во-вторых, был раздражён: как это без него приняли нового боя.
— Где этот новенький? Стой прямо, болван! Ишь красавчик! Небось сразу сляжешь от морской болезни.
— Точно, и ещё весь кубрик перепачкает. Пусть в коридорчике спит.
— Молчать! Спать будет там, где я скажу. Покажи зубы — чистые? Теперь руки. Так… Встань в дверях. Ноги вместе. Поклонись.
Кайтусь поклонился.
— Ещё раз. Кто тебя так учил?
Ухватил «рыжий» Кайтуся за плечо, давит вниз, трясёт, толкает.
— Подай стакан воды. Живей шевелись! Не так! Не с той стороны! Улыбайся, скотина! Плохо. Снова. Спички есть? Возьми коробок в карман.
«Рыжий» уселся, сунул в рот папиросу, крикнул:
— Бой, огня!
Кайтусь стоит.
— Не понял, дурак? Огня! Подай мне спичку.
А у Кайтуся руки трясутся. Мальчишки в хохот. Спички посыпались на землю. Кайтусь их собирает, а из глаз капают слезы.
— Ладно, хватит, уродина. Не смей мне показываться на глаза, пока тебя не выдрессируют.
Начали Кайтуся дрессировать. Одели в зелёную курточку с золотыми пуговицами. Пошла служба.
Проверяют — не строптив ли Кайтусь, старательный ли, ни слишком ли длинный у него язык, не станет ли ябедничать.
— Эй, ты, заменишь меня в кухне, у меня голова болит! Эй, ты, пойдёшь вместо меня в читальню, а я в клуб.
— Хорошо.
Дело в том, что в клубе играют в карты; там и интересней, и чаевые богаче, можно монетку на полу найти и даже, подавая что-нибудь, незаметно пальцем сбросить со стола денежную бумажку.
Но говорить, что тебя попросили о замене, нельзя.
— Ты почему оказался в читальне?
— Перепутал. Не расслышал, куда нужно идти.
— В наказание — ночное дежурство в туалете.
А в общем, Кайтусь показал себя хорошим товарищем. Правда, странный он какой-то: вечно грустный, на всё соглашается. Не знают бои, какой раньше был Кайтусь весёлый, даже слишком весёлый.
А как они мигом чуют, что Кайтусь получил чаевые? Сразу кто-нибудь подойдёт и предложит:
— Сыграем в картишки?
— Давай.
Кайтусю известно, что карты краплёные. Проиграет он быстренько полученный доллар и идёт спать в коридорчик. Притом знает, что трижды его ударят дверью, когда ночные дежурные будут возвращаться к себе в кубрики.
А, да всё равно — ненадолго это.
Пусть только пароход причалит к порту.
Как-то, отдежурив, вышел Кайтусь на палубу, смотрит на море и думает: «Бедный Майкл. Лежит сейчас в больнице, а может, умер. Он уже тогда был болен».
Кайтусь ведь поступил на место Майкла. Он хорошо помнит бледного мальчика с печальной улыбкой. И отлично знает нынешних своих сотоварищей, с которыми доктор тогда не позволял ему играть. Сходя с парохода, Кайтусь —
Однажды Майкл дежурил в бассейне. Он как раз подавал Кайтусю полотенце и вдруг зашёлся в кашле. Побагровел — видно было, как он пытается сдержаться, не раскашляться. Преподаватель гимнастики мгновенно вырвал у него из рук полотенце, и после этого Кайтусь видел Майкла всего один раз — когда тот протянул руку за чаевыми и тихо прошептал:
— Спасибо.
Смотрит Кайтусь на море и думает: «То ли эти ребята добрые, то ли злые, а может, вовсе не злые, а просто испорченные?»
Сегодня он был свидетелем спора между ними. Один грозился:
— Дождёшься у меня, ворюга. Если не отдашь двадцать центов, я расскажу «рыжему», откуда у тебя этот карандаш. Думаешь, я не видел? Я и в темноте отлично вижу. В кинозале тот киношный сопляк что-то написал и положил карандаш на стол. А ты, подавая лимонад, свистнул его.
— Расскажи, а я расскажу, как ты стырил в буфете бутылку вина. Карандаш-то я отдал «рыжему», а вино ты сам вылакал.
Только теперь Кайтусь понял, почему он тогда не нашёл серебряный автоматический карандашик. И странно ему, как это можно украсть и при этом мило улыбаться, кланяться человеку в пояс, а потом называть его сопляком.
И так всюду и всегда. Почему существуют бедные и богатые? Почему они друг друга ненавидят?
Ведь солнце же для всех светит одинаково.
Смотрит Кайтусь на море, на небо, на заходящее солнце. Слушает, как напевает пассажир первого класса, итальянский дипломат, с которым «рыжий» велел быть особенно услужливым.
— Отвечай ему только по-итальянски. И сам на этом заработаешь, и пароходу рекламу сделаешь.
Но итальянец лишь издали с интересом поглядывал на Кайтуся, но заговорить ни разу не заговорил.
Зато другой пассажир частенько окликает Кайтуся, улыбается ему.
Бои называют его «нищий», потому что одет он всегда неряшливо, или «слепой» — он иногда носит синие очки.
Вот и сейчас он в этих очках.
— Что, малыш, не спишь?
— Не сплю, сэр.
— Морем любуешься?
— Да, сэр.
— И размышляешь?
— Размышляю, сэр.
— Тяжело, наверно, тебе. Грустишь, да? Выпей капельку.
Кайтусь протягивает руку и вдруг чует запах того же самого вина, что на кладбище и в цирке.
— Пей, пей, крепче спать будешь
Но Кайтусь внезапно выбил из рук пассажира стопку и крикнул:
— Сгинь, призрак проклятый!
«Нищий» схватился за поручни, издал протяжный стон, похожий на вой, и — сгинул, словно его и не было.
Оглянулся Кайтусь, но на палубе никого. Только вдалеке стоит спиной итальянец и напевает. Значит, не видел ничего.